Тренер окинул класс взглядом.
— Я готов поспорить, что все вы достаточно хорошо знаете человека, сидящего рядом с вами. Вы ведь выбрали эти места по какой-то причине, верно? Близость. Слишком плохо: чтобы следить — нужно избегать близости. Это притупляет исследовательский инстинкт. А это значит, что с сегодняшнего дня, мы рассаживаемся по-новому.
Я открыла рот, чтобы запротестовать, но Ви пихнула меня. — Что за бред? Сейчас апрель. Кроме того, почти конец года. Вы не можете сейчас устраивать подобные вещи.
На лице тренера появилось подобие улыбки. — Я могу рассаживать вас хоть каждое занятие до последнего дня семестра включительно. А если вы прогуляете мои уроки — придете ко мне на следующий год, и я снова вас рассажу.
Ви сердито посмотрела на него. Она знаменита этим взглядом. Злобно-шипящий взгляд. Не обращая на него внимания, тренер поднес свисток к губам, и озвучил свою идею.
— Каждый ученик, сидящий по левую сторону стола — левую от вас — пересаживается на одно место. Те, кто в переднем ряду — да, включая вас, Ви, — пересаживается назад.
Ви засунула свою тетрадь в рюкзак и застегнула молнию. Я прикусила губу и помахала ей на прощание. Затем медленно повернулась, осматривая класс позади меня. Я знала имена всех одноклассников… за исключением одного. Новенький. Тренер никогда его не вызывал, и, казалось, его все устраивало. Он сидел, ссутулившись, через одну парту от меня, холодные черные глаза пристально и неотрывно смотрели в одну точку перед собой. Как и всегда. Я ни секунду не сомневалась в том, что он сидел там день за днем, уставившись в никуда. Он о чем-то думал, но инстинкт подсказывал мне, что, возможно, я не захочу знать, о чем.
Он положил свой учебник биологии на стол и сел на стул Ви.
Я улыбнулась.
— Привет. Я — Нора.
Он скользнул по мне своими черными глазами, и уголки его губ слегка поднялись вверх. Мое сердце на мгновение остановилось и в этот момент меня, как тенью, обволокло кромешной тьмой. Это чувство тут же исчезло, и я по-прежнему смотрела на него. Его улыбка не была дружелюбной. Это улыбка, которая говорила о неприятностях. Обещала их.
Я переключила внимание на классную доску. Барби и Кен смотрели на меня с неестественно жизнерадостными улыбками.
Тренер произнес:
— Репродукция человека может быть неприятным предметом
— Уууууу… — застонал хор студентов.
— Который требует серьезного отношения. И, как любая наука, лучше всего изучается посредством выслеживания. Для всего класса: используйте этот способ, чтобы узнать о своем новом соседе как можно больше. Завтра принесите мне отчет о своих результатах и, поверьте, я все досконально проверю. Это биология, а не английский язык, так что даже не думайте о том, чтобы придумать ответы. Я хочу увидеть реальное взаимодействие и командную работу. — Все было предельно ясно. Или нет.
Я сидела совершенно неподвижно. Пока что счет был в его пользу — мне стоило бы улыбнуться и посмотреть, что из этого выйдет. Я сморщила нос, пытаясь определить, чем же он пахнет. Не сигаретами. Чем-то более насыщенным, сильным.
Сигарами.
Я отыскала часы на стене и переложила свой карандаш в другую руку. Поставила локоть на стол и оперлась подбородком на ладонь. Постаралась не вздохнуть.
Отлично. По этому предмету я провалюсь.
Я смотрела перед собой, но слышала звук его пишущей ручки. Он писал, и хотела бы я знать что. Десять минут совместного сидения не могли дать ему достаточной информации для того, чтобы сделать обо мне какие-либо выводы. Скосив взгляд, я увидела, что он исписал уже несколько строк, и все еще продолжал писать.
— Что ты пишешь? — спросила я.
— И она говорит на английском, — сказал он, продолжая небрежно писать, каждое движение его руки было одновременно и гладким, и ленивым.
Я подвинулась к нему настолько близко, насколько осмелилась, пытаясь прочесть, что же еще он написал, но он согнул листок пополам, закрывая от меня написанное.
— Что ты написал? — требовательно спросила я.
Он потянулся к моему чистому листу, придвигая его к себе. Смял в комок. Прежде, чем я смогла возразить, он запустил им в корзину для мусора, стоявшую у доски. И попал в нее.