Только два молчаливых человека с вытянутыми руками в зеркале казались полностью неподвижными, и тогда Эмма поняла, что они мертвы.
Но если Эрик видел их, он не подал вида; все его внимание было сосредоточено на зеркале.Поскольку рябь замерла, он убрал руку; упал на бок, как будто он уже не заботился был ли он частью его самого. Его отражения не было. То же самое было и на фоне него: плиточные стены, большая ванна, душевая кабина.
Там где они стояли, стены были как в совершенно другой комнате, с красными коврами и темноокрашенным полом, непонятно где заканчивающимся, круглыми пятнами света от постоянных подсвечников и единственной фигурой в центре.
Там сидя на высоком стуле со спинкой прямо напротив Эрика, одетая в платье, которое даже для Эми с ее яркостью было бы слишком – слишком много бусинок, слишком много ткани, слишком много оборок, и чересчур много проклятого золота – была женщина, которую Эмма никогда раньше не видела.
Даже в кошмарах.
Глава 9
Кошмар не совсем подходящее слово по отношению к женщине, сидящей на том, что было, по мнению Эммы, троном. Ничто в ней не напоминало монстров, которые жили по ту сторону снов. Она была не так красива, как Эми, но она была поразительна, как не была Эми, по крайней мере, пока. На ней было платье, которое напомнило Эмме картины времен Елизаветы I. Ее волосы были светлыми, не золотыми и не платиновыми, но ближе к последнему, и сколоты таким образом, что ничего не выскальзывало – ни прядь, ни локон.
Она носила тонкую диадему чуть выше линии ее волос, в которой был единственный сапфир; он оттенял ее глаза удивительно синего цвета.
Ее губы, как показалось Эмме, были неестественно красные; это единственное, что старило ее.
Или скорее, это было единственное, что указывало на это, потому что никто, кто не был стар, не использовал такой цвет. Но что-то в этой женщине излучало возраст. Ничто в этой женщине не говорило о дружелюбии. Даже когда она улыбнулась. Особенно тогда.
А она улыбнулась, приподняв левый уголок губ, когда посмотрела на Эрика. Эмма видела только его спину, но все его тело напряглось.
– Вот так встреча, Эрик. Могу я предположить, видя столь неожиданно приятную компанию, что Меррик мертв?
Чейз не сказал ничего. Он произнес это очень громко. Ничего Эрика было тише.
– Я подумала, что вы могли бы сделать видимость, – добавила женщина, когда стало ясно, что никто больше ничего не скажет. – И вот ты здесь. И ты взял с собой домашних животных. – Ее улыбка стала шире. – Если вас здесь двое, ситуация должна быть действительно катастрофичной. Ты редко охотишься в эти дни. – Улыбка сползла с ее лица. – Но ты собираешься играть в ваши игры, не так ли? Опыт ничему тебя не учит. Ты должен остановиться, Эрик. Ты должен закончить эту игру. Что ты можешь сделать, в конце концов, чего не делал, увеличить мою власть?
Он ничего не сказал.
– Что ты можешь сделать вообще? – Она подняла руку; она засверкала в свете шаров за ее спиной. – Вернись ко мне. Вернись.
Все остальное – пыль и иллюзия. – Выражение ее лица изменилось, пока она говорила, ее глаза немного округлились, когда она наклонилась вперед на стуле. Ее голос смягчился, потеряв хрупкость, заставлявшую его казаться слишком холодным.
Эрик стоял неподвижно долгое тихое мгновение, а затем отвернулся.
Эмма увидела выражение его лица, и глаза ее расширились, рот открылся. Но слова не шли; она была, как немая, в ее понимании, как и он. Она бы подошла к нему, она бы вытащила его, но он четко сказал ей оставаться на месте, и это лучшее, что она могла сделать.
Но это было тяжело.
– Эрик, – позвала женщина.
Он не вернулся.
– Эрик.
Эти прекрасные глаза сузились; эти красные, полные губы закрылись.
Руки, которые были подняты почти в молящем движении, снова упали на подлокотник, и даже на таком расстоянии, Эмма видела, как пальцы обеих рук резко рельефно выделились.
– Чейз, – тихо сказал Эрик, стоя спиной к зеркалу. – Давай.
Чейз, однако, уставился на женщину. Он не стоял спиной к Эмме, и если Эмма когда-либо нуждалась в каком-либо доказательстве, что Эрик и Чейз были двумя полностью различными людьми, то они были здесь. Его лицо было столь же белым, как и у женщины. Белым от гнева.
Он сделал один шаг, всего один, и Эрик развернулся и поймал поднятый кулак, прежде чем Чейз смог опустить его на зеркало.
– Чейз.
Рука Чейза тряслась, и рука Эрика затряслась тоже, тогда, как женщина наблюдала за ними, ее злости не уменьшала улыбка, играющая на ее губах. Плотоядная злая улыбка стала шире и Эмма не могла больше смотреть на то, что происходило с Эриком и Чейзом.