Мне нравилась его мать. Она была очень добрая и открытая, и отчим Саши явно ее не стоил. Когда тот отправлялся в командировку, то она всегда угощала меня своей стряпней, просила, чтобы я почитал стихи, и мечтала, чтобы я однажды сочинил что-то свое, стал известным богатым поэтом и заходил к ним в гости, чтобы они могли рассказать всем вокруг, что они знакомы со мной. Я желал ей всего наилучшего. Она очень любила кино и часто нас водила на разные старые фильмы, а так как кинотеатром заправлял местный бизнесмен, то, чтобы все покупали попкорн за бешеные деньги, запрещал приходить "со своим". Поэтому мать Саши засовывала пару своих пирожков в шапку, которую она носила даже летом (об этом все знали в округе), и мы сидели в темном зале, тихо и незаметно откусывая пироги.
Мне было также жаль ее, и она была также одной из тех причин, почему мне не хотелось подниматься к Саше. Отчим же ничего не любил, кроме как криками и грязными словами заполнять свою неполноценность, которой пользовались все на его работе, возвышаться над теми, кто не сможет дать ему сдачи. И это было нашей с Сашей еще одной мечтой: ударить его так сильно, чтобы он заплакал и начал извиняться за все, что он сделал ему и его матери. Но к сожалению, такие люди довольно слизкие, и что бы вы ни захотели сделать, они всегда найдут способ остаться не при делах.
Когда я поднялся к его этажу, Саша быстро выбежал и с хлопком закрыл дверь, за которыми все кричал отчим. Я растерялся и побежал за ним вниз по лестнице, спрыгивая через каждые последние пять ступенек, выбрался на улицу и догонял Сашу, но он бежал быстрее и пропадал из виду. Но я знал, куда мы бежим. Была хорошая погода, небо чистое, даже будто кристально, прозрачно настолько, что, казалось, вот-вот появятся все планеты и звезды и обрушатся на землю, и я бежал по нашему полю, долго долго, пока не оказался в его самом центре. Я остановился, отдышался и огляделся вокруг. Пустота, поле бесконечно тянулось к горизонту ровной плоскостью, покрытой серо-желтой травой, не было видно очертаний домов, высоток, и в небе не пролетал ни один самолет, ни одно дуновение ветерка не пригоняло ко мне запах города. Я будто оказался в загробном мире.
–Слушай, сказал Саша, появившись из ниоткуда. Я посмотрел на него, на этого невысокого, худого мальчика, почти по колено погруженного в траву, в обесцветившейся черной футболке, серых бриджах, с черными волосами. Он был еще совсем ребенком. Он продолжил:
–Я хочу покончить с собой.
Я знал, почему он этого хочел, я думал, что никак ему не помогу, ведь я был всего лишь школьник, даже книг не читал. И даже если бы я хотел что-то сказать, то что? Моя жизнь также не была прекрасна, я не знал еще многих чудесных вещей, о которых говорят взрослые люди, о которых я бы мог ему соврать; я не знал, появляется ли солнце после бури. Обычно я вспоминаю солнце и бурю в двух несвязанных между собой временах и не могу сказать, что идет вначале: радость или несчастье.
–Мне надоела эта жизнь. Я очень сильно устал. Я больше не вижу вообще света в своем будущем. К сожалению, дальше тебе придется быть одному.
И я снова молчал.
В один день Саша не появился в школе. Он не появлялся везде, где только возможно, а когда я стучал в дверь, то меня прогонял отчим. Я ожидал, что он однажды появится у нашего поля, но там лишь гулял ветер и трава продолжала засыхать. Однажды я увидел его мать на улице, а она сказала, что сама не знает, куда он подевался, полиция начала розыск, а местные волонтеры – расклеивать листовки на каждой улице:
"Помогите найти мальчика! Ушел из дома ночью. Рост: полтора метра, худощавое телосложение, светлые волосы, карие глаза. Одет в черную кофту и синие джинсы", которые мы купили втроем с его матерью на день рождения.
Я ждал тебя и ждал на нашем месте, но ты не появлялся. Поле наполнялось мусором. Однажды там нашли труп, закопанный в землю. Но ветер все продолжал парить над землей, как ястреб, обнажающий когти для маленькой мышки. И я сидел в тени, не понимал, к чему все вокруг.
"Ненавижу тебя! Ненавижу! Я так тебя ненавижу! Лучше бы ты никогда не рождался! Лучше бы я никогда не встречал тебя! Почему ты оставил меня одного?! Почему ты оставил меня гнить в этой жизни?! А как же твоя мать?! Как же я?"
Я не был на его похоронах, не ходил к его могиле, не общался с его матерью. Я не могу объяснить почему, но возможно из-за страха, что я вновь окажусь в том же времени, что я снова встречу его и наши страдания начнутся заново. Да, я просто боялся. Ведь осознал, насколько это было больное время, и страдания переходили от каждого к каждого, как вирус, крутился в этом замкнутом круге. И если у тебя появился шанс оттуда выбраться, то им стоит воспользоваться и никогда больше туда не возвращаться. И вот только когда прошло десять лет, когда я вернулся домой, после того, как я поступил в университет, после того, как один журнал опубликовал мои пару стихов, я встретил его мать однажды возле кинотеатра. Она была все такой жизнерадостной, но время съело всю молодость ее кожи и волос, и даже голоса. Она не корила меня за то, что я к ней не наведывался, что не пришел на похороны и за все то моё безразличие многие годы, о которых она не знала. Она рассказала, где его похоронили, но я так и не пошел туда. Он не стал мне безраличен, но меня поразило, что у меня не было желания пойти туда, я снова стал искать в себе страх вспомнить былое, чтобы убедиться, что это ничтожная причина и что нужно просто двинуться в ту сторону, просто начать, но сколько бы я ни копался в себе, я не мог понять, почему я не иду на кладбище. Зачем же он водил меня на то поле? Что для него значила та сухая трава, тень деревьев? И почему он все-таки ушел из этого мира? Был ли я ему дорог? Я пугался, что моя апатия и мысль о его смерти стала отражением его апатии к жизни и мысли о смерти, что все от него просто передалось ко мне, и что мое безразличие к нему – это доказательство пустоты на месте его жизни, где, как мне казалось, должен быть я.