— Я не стану ничего говорить! Не стану, слышите? Уходите!
— То есть как это уходите? Я дело о трех убийствах расследую.
— Убирайтесь прочь отсюда!!
— Уберемся вместе, — Никита подошел к ней. Тут у него сработал мобильный: сотрудник, оставшийся в машине у входа, сообщил, что только что у антикварного салона остановился «Форд» Ивана Лыкова. Лыков за рулем.
— Уберемся вместе, — повторил Никита и взял Анну Лыкову под руку. — Придется в таком случае проехать в управление.
Он ждал, что она будет возражать, сопротивляться, опять кричать, может быть, снова плакать. Но она вырвала свою руку, взяла из ящика стола сумку, из шкафа-купе плащ (Никита сразу заметил на нем следы засохшей глины):
— Идемте. Только я все равно ничего не буду говорить.
Сопровождаемые удивленными взглядами персонала салона, они вышли на улицу. Никита быстро посадил Лыкову в машину — краем глаза он засек и «Форд» углу, и движение в нем…
Поехали на Никитский в главк.
— Эскорт за нами, Никита Михайлович, — сразу же сообщили оперативники. Никита оглянулся: «Форд» Лыкова, забрызганный «до ушей» грязью, шел сзади, как пришитый.
Въехали через ворота во внутренний двор главка. Оперативники повели Анну в кабинет, а Никита ринулся проходной: Иван Лыков был уже там.
— Как это не пропустите? — гремел на весь вестибюль его голос. — У меня сестру сюда забрали. Откуда я знаю кто? Начальника давай вызывай сюда!
— Майор Колосов, уголовный розыск, отдел убийств, — представился Никита, подходя. — Пропустите гражданина, это ко мне.
Ивана Лыкова он видел на оперативных фото в ОРД, да и в Лесном мельком, когда увозил оттуда Изумрудова. Тогда он его особенно не разглядывал, некогда было. Зато сейчас…
Лыков, оказывается, был примерно одного с ним роста. Широкоплечий, мускулистый. Весь на взводе, как тугая пружина. На губе — шрам, в ухе — серьга. Кисти рук широкие. На костяшках пальцев и на ребре ладоней — мозоли. Очень характерные для каратиста. С Анной у них внешне вроде бы не было ни малейшего сходства: он блондин, она темная шатенка, он здоровый кирпич, она хрупкая, худенькая. Он моложе, она старше. И все же чем-то они были ужасно похожи друг на друга…
— Где моя сестра? Зачем ее сюда привезли? — Лыков сразу пошел напролом…— Мы должны допросить ее в качестве свидетеля по делу о трех убийствах в небезызвестном вам Лесном.
— О трех? Уже?!
— Уже, — Никита смотрел на Лыкова в упор… — А вы, конечно, не знали, что в Лесном убита Марина Ткач?
— Не знал, — Лыков выпрямился. — Я не знал. А сестра моя здесь при чем? Аня при чем?
— Мы опрашиваем всех свидетелей. Вы были в Лесном накануне убийства.
— Ну и вы там были. Ну и что? — Лыков усмехнулся.
— Что у вас с сестрой произошло в тот вечер? Ссора, скандал? — Никите надоела эта игра в недомолвки: он тоже решил идти напролом. Как два ледокола, они шли навстречу друг другу.
— В какой еще тот вечер?
— В тот самый, когда вы вдвоем с сестрой уехали из Лесного. Когда на дороге остановились, фары погасили.
— Яна такие вопросы не отвечаю…
— Ах, вы не отвечаете. Ты не отвечаешь… Ладно. Тогда твою сестру спросим. А ты давай вали отсюда, голову мне не морочь, — Никита кивнул патрульному на КПП. — Проводите гражданина.
— Да погоди ты, — Лыков схватил его за руку. — Слушай, опер, не туда ты гребешь, понял, нет? Не туда. Сестру, Аньку, не трогай, она ни при чём, ничего не знает. Понял? Ничего. Она вообще святая. Отпусти се. Допрашивать тебе надо — на, допрашивай меня. Только это… ты сказал, бабу Малявина, там, в Лесном, пристукнули да? Овдовел, значит, Григорич наш, — Лыков покачал головой. — Какой камушек у него с шеи свалился… Драгоценный камушек… Ладно, я все понял. Она убита. А вот он я, допрашивайте меня, раз вам надо, только Аньку отпустите. Тотчас же, чтоб я это видел!
— Ты что, парень, больной? Рехнулся, что ли? — спросил Никита жестко. — А если я скажу, что мы подозреваем твою сестру в убийствах?
— Я понимаю. Что я, глупый? Тебе, опер, бесполезное объяснять, что она невиновна, что она ни при чем. Вы, менты, на любого сто собак повесите, лишь бы дело спихнуть, даже на женщину, — Лыков нес всю эту странную околесицу как в лихорадке. — Я тебе по-другому скажу. Хочешь? Ты ее сейчас отпускаешь, а я все беру. Все, что у вас там есть. Все это дерьмо, не глядя. Слово даю.
— Убийства?
— Мне все равно, что там у вас, а ее отпусти.
— Больной, — Никита покачал головой. — Ну, больной.
— Слушай, — Лыков приблизился к нему вплотную. — Ну будь человеком. Ну отпусти ее, прошу тебя. Она не виновна ни в чем, я клянусь. Я тоже ни при чем, но это уже неважно. Какая тебе разница? Если тебе для галочки посадить надо кого-то на пару с Лехой Изумрудовым, сажай меня. Только Аньку отпусти, слышишь? Не то я…