Войти все же пришлось. Света шагнула в дверной проем, как будто это был портал в параллельный мир или царство мертвых. Жуть пробирала до костей, почему-то было очень холодно и пахло чем-то странным. Света разулась, положила ноутбук на тумбочку под зеркалом и прошла на кухню. Молчащая, видимо, в отсутствие хозяйки занималась уборкой. Посуды на столе уже не было, скатерть сияла чистотой, все приборы стояли на своих местах. Свете стало немного неловко, хотя ужас по-прежнему заставлял дрожать и мерзнуть.
Во все остальных комнатах ничего не изменилось. Даже постель так и осталась не заправленной, и волны складок на простыне напомнили Свете о той ночи, когда она впервые увидела черную тень на кухне.
Что же, пришлось признать, что Молчащая вела себя вполне прилично – посуду не била, книги на пол не швыряла, шторы не драла.
Немного успокоившись, Света открыла ноутбук и продолжила работу. И как-то незаметно вернулась в привычный ритм, не особо обращая внимания на обстановку.
Закончила она в половине третьего. Как раз оставалось время на то, чтобы заварить чай и подготовиться к встрече священника.
Тот оказался весьма пунктуальным. Поприветствовав Свету, отец Демьян сразу же приступил к делу, отказавшись от чая и угощений. Точнее, сказав, что не против, но после. Света с интересом наблюдала за процессом освящения квартиры, мало что понимая при этом. У священника оказался густой и сочный бас, которым он нараспев что-то декламировал на славянском языке. В дело шла и святая вода, и священные курения, и какие-то наклейки. Их отец Демьян налепил над окнами и дверями, прищуривая глаз и проверяя эстетику, словно оформитель, вешающий плакат.
Вообще говоря, вся процедура Свете не особо нравилась. Какое-то тоскливое и мрачное ощущение вызывали в ней эти обряды. Как будто на похоронах. Никак не могла Света увязать это заунывное причитание на непонятном древнем языке и образ библейского Христа. Но делать нечего, приходилось доверять профессионалам.
В конце концов, когда у Свету уже в буквальном смысле тошнило от звуков и запахов, Бог сжалился над ней и повелел отцу Демьяну окончить процедуру. Священник аккуратно сложил все принадлежности, подобрал рясу и попросил разрешения пройти на кухню.
Там Света снова поставила чайник и предложила перекусить. На этот раз отказа не последовало, и отец Демьян воздал и чаю, и плюшкам. Впрочем, задерживаться он не собирался, и вскоре в квартире вновь воцарилась тишина.
В голове и сердце Светы творилось черт знает, что. С одной стороны, торжественная серьезность совершенного обряда весьма придавала ему значительности, но с другой оставались обоснованные сомнения в эффективности. Понятно, никаких гарантий. Дело веры и доверия. А вот с этим-то как раз и были проблемы. Это же вам не какого-нибудь там домового вывести. Монстры таких масштабов и такой, прямо сказать, мировой известности вряд ли обращают внимания на формальные и заученные тексты, произнесенные без чувств и огня. Света поежилась.
Оставалась единственная надежда на то, что священник знал, что делать. Во всяком случае, это же не первая процедура такого рода, и если бы все они были неэффективными, то вряд ли до сих пор практиковались. В любом случае, существовал только один способ проверить – остаться ночевать дома.
Звучало страшнее, чем «остаться ночевать в могиле».
До вечера можно было бы погулять, посидеть в какой-нибудь кофейне, сходить на выставку, на худой конец. Но представить себя здесь вечером, когда за окнами холодная тьма и деревья машут черными ветками, постукивая в стекла? Брр.
Хоть бы обряд помог.
Должен же, в конце-то концов.
Света собралась, взяла сумочку и вышла из дома. Куда угодно, а лучше – в те места, что открыты до одиннадцати вечера.
Случайный маршрут по улочкам, скверикам и проспектам привел Свету в музей кукольного искусства. Крайне заинтересовавшись, она, не раздумывая, купила билет и вошла.
Сказочный мир окружил Свету со всех сторон. Удивительные миниатюры, игрушечные замки и домики, мебель и светильники – все было таким чарующе-прекрасным. Свете казалось, что она очутилась сразу в нескольких фильмах или книгах. Миры внутри миров, декорации к декорациям, словно десятки чудесных историй окружили ее.
Ну, и куклы, конечно же. Сотни, тысячи неподвижных лиц.
Вся экспозиция представляла собой несколько маленьких выставок на разные темы, размещенных в отдельных комнатах. Свете захотелось пройти их все, и она начала с фарфоровых красоток. Здесь царили роскошь и помпезность. На лицах кукол читались чванство и надменность, это были принцессы и королевы, шикарные дамы и модные кокетки. Красивых, впрочем, не нашлось бы среди них и десятка. Света немного посмеялась над этой вычурной коллекцией и пошла дальше. Следующую комнату занимали немецкие виниловые коллекционные куклы – авторские, серийные и уникальные. Здесь сразу чувствовалась основательность и серьезность. Кичливый шик уступил место изяществу и грации, безукоризненным нарядам и тончайшей красоте лиц. Стеклянные глаза, словно живые, следили за каждым движением Светы. Лучи от ярких ламп играли на пышных прическах, отражались от великолепных сияющих украшений. Казалось, что вокруг - живые дети, замершие на какой-то небывало огромной фотографии. Свете захотелось забрать одну из этих удивительных красавиц себе. Третий зал поразил удивительной живостью. Там куклы могли принимать совершенно невообразимые позы. Танцовщицы и гимнастки, циркачи и спортсмены, модницы и бунтарки – словно настоящая жизнь застыла вокруг. Лица этих кукол отличались очень своеобразной красотой – большие, широко распахнутые глаза, яркие, выразительные краски макияжа, длинные роскошные волосы. Здесь Света осталась надолго. Она ходила между сценами, пристально рассматривая каждую и восхищаясь продуманностью деталей и невероятной подвижностью тел. Совершенно потрясенная, Света поймала себя на мысли о том, что хотела бы вернуться в детство с парой-тройкой таких кукол, и вот уж тогда она была бы по-настоящему счастлива.