Дворцы все еще верны устаревшим уже во Франции десяти заповедям интерьера Луи Квинза, только верность эта относительная, поскольку Трианон, Цирей и Сан-Суси в конце концов оказались перебиты надвислянским рококо. Онемевший француз, месье де Сегюр, пишет после отъезда отсюда: "У поляков сумасшедшие доходы, поэтому у них во дворцах можно найти все, что только в мире изобрели элегантного и дорогого". Даже больше: супруга гетмана Браницкого в своей резиденции в Белостоке поставила самые дороги в Европе печи; печи настолько дороги, что в них нельзя разводить огонь, в связи с чем дама зимой перебирается в комнаты служащих. Чарторыйские вкладывают в Повонзки, свое летнее владение, миллионы дукатов, "клея обои" в туалетных комнатах, к примеру, пластинками ценнейшего саксонского фарфора.
Золото в дукатах, в основном, от содержания, предоставляемого Берлином и Петербургом, течет ручьями. Joie de vivre (радость жизни – фр.) не знает границ. Супружеская верность является более чудовищным оскорблением хорошего тона, чем двадцатью годами ранее. Госпожа еще любит своего мужа спустя неделю? Ну, это пристойно для модистки, а не маркизе! А как же милы те молоденькие епископы, аристократические юноши, модные и ветреные, и в своих фиолетовых одеждах еще более возбуждающие. Папские нунции пишут дамам наполненные страстью эротические строки. Монастырские залы для собеседований служат любимым местом для свиданий Мораль кокоток становится моралью аристократок. Жизнь – сплошной веселый праздник. Танцы, карты, иллюминация, фейерверки, поиски философского камня, посылка белья для стирки во Францию, в Париж, любительские театры, поездки на санях по всем соседям и гонки на санях, масонские ложи и охоты с гончими, празднества на покрытых цветами лодках, journées de campagne (здесь: светское времяпровождение – фр.), амуры, интриги, разврат и сказочные декорации. Apres nous la deluge! (После меня – хоть потоп! – фр.).
Чудесный high life (здесь: высший свет – англ.). Более всего ценится ум, но его члены не умны; проводят часы за туалетом, а не любят чистоты и сторонятся ванны; циничные лжецы – плачут при чтении каждой страницы глупых романов; похотливые развратники пишут сентиментальные, наполненные лунной меланхолией любовные стихи в стиле Оссиана; материалисты и скептики – свято верят в шарлатанские чудеса, и вызовут на дуэль всякого, кто бы у сомнился, будто Калиостро живет уже тысячу лет.
В прозрачные утренние часы, когда солнце отгоняет туман, с Башни Птиц можно увидеть каждый уголок и услышать всякое слово. Перед лавками на главных улицах стоят ряды экипажей: кареты, фаэтоны, коляски, брички и обычные телеги, среди которых мечутся вспотевшие шпики, пытающиеся уловить обрывки ведущихся тихим голосом разговоров. Работа тяжка, ведь все разговаривают de publicis (здесь: на публике) о деловых сделках, заключенных в Петербурге, о ценах на зерно и о новейшей, привезенной из Парижа моде, но по привычке делают это голосами, приближающимися к шепоту. Могло бы показаться, что у этого города нет никаких забот, кроме сроков выплат по векселям, представляя собой хрустально спокойный образ глубочайшей провинции империи, если бы не безногий скрипач с улицы в Старом Месте, играющий у собора. Его высокие, жалостливые мелодии несутся далеко в ущельях улиц, сквозь ворота в крепостных укреплениях на чердаки новой застройки, окружающей город, и в другую сторону, к зеленым джунглям королевского сада. Иногда кто-то бросает мелкую монету, что ударяется в пустую металлическую миску, стоящую возле музыканта, вызывая протяжный барабанный стук. Из-под Замка доносится мерный стук сапог пунцовых охранников, что прибыли сюда сомкнутыми рядами из-за далеких рек. Тогда скрипач отрывает от щеки свой инструмент, ставит его под стенкой и начинает калечить спокойствие города криками, направленными в сторону проходящих мимо него дам и господ:
- Кладите-ка в эту миску свои сворованные гроши! Складывайте сюда свое воровство, вы – воры из воров! Окажите помощь солдату, который потерял ноги в бою за здоровье отчизны, и не осмеливайтесь быть безразличными к страданиям героя! Это к вам я обращаюсь, блядские бляди, что по ночам пачкаете себя с царскими офицерами! Кладите-ка сюда остатки своего стыда! Опуститесь на колени перед миской, поскольку это уже последний алтарь, пред которым вы можете купить себе чуточку божеской любви и бальзама на свою запаршивевшую совесть.