Они снова умолкли. По двору с глухим рычанием пробежал породистый пес, уши торчком.
— Марин, не знаю, стоит ли говорить, но раз уж затеяли разговор в открытую, давай до конца.
Коев выжидающе посмотрел на Сокола.
— В тот вечер, когда убили Спаса и Петра, возле бани вертелся и Старый.
— Старый?! Быть того не может!
— Алексий его видел.
— Час от часу не легче.
— И самое невероятное, что Шаламанов прошел мимо, словно его там и не было. Это-то и…
Сокол умолк, как бы сожалея, что дал волю языку. Он поднял рюмку и залпом выпил ракию.
Коев почувствовал, как налились свинцом ноги, перед глазами поплыли круги. Значит, и Старый был на месте происшествия. Причем Шаламанов молча прошел мимо него…
— Я в свое время собирался расспросить об этом Старого…
Коев потер виски.
— Да так и прособирался…
«Непостижимо, — думал Коев. — Непостижимо и необъяснимо. Что нужно было Старому у бани? Он отлично знал, что там Спас и Петр должны были встретиться с партизанами. Элементарное условие конспирации предполагает отсутствие посторонних лиц при исполнении конкретного задания. Передал пароль, обеспечил связь, чего же более?»
— Чем больше голову ломаю, тем сложнее все кажется, — сказал Сокол, будто прочитав его мысли. Лицо его, крупное, морщинистое, раскраснелось, на виске вспухла вена, того и гляди, лопнет.
Коев испугался, что Сокола может хватить удар. Он почувствовал угрызения совести, но нужных слов для извинения не нашлось. Вместо этого он спросил:
— Скажи, Сокол… Тот… Ну, Соломон, жив еще?
— Жив, но что с него взять? Совсем из ума выжил…
Коев поднялся и стал прощаться.
— Спасибо за гостеприимство.
— Да какое там гостеприимство, так…
— Не падай духом!
— Ох, Марин, времечко-то как мчится. Оторопь берет… Как это вы у себя в столице называете? Альенация, что ли?
— Правильно.
— Никакая это не альенация, а просто одряхляция…
— Ну-ну, тебе еще грех жаловаться, — попробовал взбодрить его Коев.
— Вот и ты тоже. Все кругом только и делают, что утешают. А я-то знаю… Ну, бывай здоров! Заглядывай, не забывай!
Часы показывали семь. Коев даже удивился, сколько важных событий произошло за такой короткий срок. Кто-то сказал, что в провинции время тянется медленнее. Медленнее или нет, во всяком случае оставалось вполне достаточно времени… времени еще для одного посещения.
«Чем глубже я копаю, тем больше фактов против Старого, — рассуждал Коев. — Во-первых, он побывал под арестом, во-вторых, знал пароль и, вдобавок ко всему, — оказался на месте встречи. Шаламанов никак не отреагировал на его присутствие… Пожалуй, разумнее всего прекратить расспросы, поставить точку. Пустая это затея. Давным-давно под пеплом похоронено, сколько ни разгребай — одни истлевшие головешки… Так неужто же примириться?!
Наперекор всем фактам он отказывался верить в причастность Старого к тем трагическим событиям. В памяти всплыл девиз Старого: молчи или умри! Его как заклинание повторяли во время арестов он и его товарищи… Молчи или умри! Нет, тысячу раз нет! Не повинен Старый в убийстве двух подпольщиков. Не той он закваски, чтоб сломаться…
Коев без труда узнал Соломона. Те же сросшиеся на переносице брови, горбатый нос, те же длинные обезьяньи руки. Он вновь испытал непривычное чувство, которое охватило его после разговора с бондарем, и вновь мелькнула мысль: не бог весть сколько времени прошло, кажется, только вчера произошли Великие события, топором разрубившие эпоху пополам… По сути, Соломон лишь казался прежним. В действительности же от него осталась лишь тень, мумия, с виду долговечная, а дунешь — обратится в прах…
Соломон жил на другом конце города, в квартале, носившем древнее название Вароша. Разумеется, мало что сохранилось от старой Вароши — с ее кривыми переулками, ветхими домишками, в черепичных кровлях которых гнездились вороны и горлицы, а зеленые ящерицы и ужи выползали греться на каменных оградах. Теперь здесь выросли новые корпуса, и Коеву пришлось поплутать, прежде чем он вышел к старым домам, сразу узнав знакомое строение. Двухэтажный, обмазанный желтой глиной, с высокими, как в церкви окнами, этот дом когда-то выгодно выделялся на фоне других. Во дворе был бассейн, выложенный кафельными плитками, неподалеку красовались три столетних платана, предмет особой гордости Соломона. Кряжистые и развесистые, немыслимые для этого горного городка, они и поныне украшали двор, хотя их сильно потеснили сосенки и кипарисы. «Дядьку своего ищешь?» — спросила незнакомая веснушчатая женщина, по-видимому, родственница. «Вон в той корчме ищи. Он все больше там пропадает, гостей тоже там принимает…» Марин Коев не узнал женщину, не спросил, кто такая. Поблагодарил и пошел дальше, вспомнив, что некогда в бассейне водилась рыба. Соломон покупал живых шаранов и усачей, пускал их в воду, а когда приходили гости, вылавливал и тут же жарил… Сейчас грязный, опустившийся Соломон сидел в корчме, тупо уставившись перед собой и время от времени выкрикивая что-то соседу напротив — такому же горькому пропойце в засаленной шапке.