Сколько воды утекло с той поры?
Коев взбирался по крутому, вымощенному крупным булыжником взгорку, стараясь уловить хоть малейший звук. Однако ничто больше не нарушало тишины. «Вероятно, это было эхо моих шагов», — подумал он. Но тут же отбросил это предположение. Сомнений не оставалось — кто-то двигался следом, останавливаясь, как только остановится Коев. Кто бы мог его преследовать и с какой целью? Коев постарался прикинуть в уме, с кем он сталкивался со дня своего приезда. На одном только комбинате он встретил массу знакомых и незнакомых людей — бывших соседей, их успевших подрасти детей, женщин, здоровавшихся с ним за руку и сразу объяснявших, почему они это делают: одни знали его отца и мать, другие учились вместе с сестрой. Так разве в таком столпотворении разберешь, кто может выкрасть твой «дипломат», ходить за тобой по пятам, выслеживая? Ему припомнилось, что среди рабочих он видел и одного своего соседа, бывшего полицейского агента. Тот отсидел свой срок и устроился на комбинате маляром. Низенький, тощий человечек был непомерно труслив, даже руки не посмел подать… Этот отпадает, ни за какие блага он не посмеет своровать чемоданчик. Да и никто из этих простодушных, открытых рабочих не пойдет на подлость!.. Они взирали на него с нескрываемым любопытством, разговаривали непринужденно и по-дружески, без признаков неприязни. Не могли это быть и те, с кем он встречался в горсовете, в гостинице, с кем вместе обедал или ужинал, вел сердечные, доверительные разговоры… Так кто же тогда?
На холме туман будто поредел, а сквозь рыхлую пелену уже просматривались фасады белых корпусов. Тут и там мелькали балконы и окна, женщины снимали с веревок белье. Высоко в небе пролетела стая уток, и их замирающий крик еще долго звенел в тишине. Кря, кря! — перекликались они, боясь затеряться… «Ну и гусь же я, ничего не скажешь, — с иронией подумал о себе Коев. — Начитался криминальных историй, дурацкие сюжеты как осы роятся, даже самому смешно. Совсем распустил нюни…» Подбадривая себя, он зашагал прямо к военному складу.
Когда-то здесь располагалась гарнизонная пекарня. Коев отчетливо представлял себе широкие ворота, через которые вереницей выезжали военные повозки, грузовики с мешками хлеба. Ящиков тогда еще не было. Теплый хлеб издавал упоительный аромат, но сплюснутый в мешках, он слеживался, трескался, и солдатам доставался слежавшимся и отсыревшим. Двор пекарни в те времена скорее походил на базарную площадь. Въезжали и выезжали подводы, выпряженные лошади щипали скудную травку вдоль забора, суетились офицеры и дежурные, звучали команды, сыпалась брань. Интересно, отчего так ругались между собой старшие чины? Впрочем, нет, не между собой. Они почем зря костили солдат, обзывая их последними словами, пугая карцером… Со временем здание почти не изменилось, его только заново покрасили в желтый цвет, да выветрился запах душистого хлеба. Уже не скрипели фургоны, не тряслись повозки. Кругом было тихо, как в церкви. У двери, вытянувшись в струнку, стоял молоденький солдатик. Коев сказал, кого он разыскивает, солдатик кивнул головой в сторону караульного помещения, оттуда показалась рука и поманила его. Коев повторно объяснил цель своего прихода, окошечко захлопнулось, и вскоре во дворе послышался голос: «Товарищ майор, вас спрашивают». «Кто спрашивает?» «Гражданин какой-то». «Пусть подождет…» По голосу Коев узнал Доку, того самого Доку, что когда-то обучал его стрельбе.