В первую минуту Коев даже растерялся, до того неузнаваемо изменилась женщина. Голова забинтована, лицо мертвенно-бледное, руки, утыканные трубками для вливаний растворов. Она никак не походила на живого человека.
— Она приходила в сознание? — спросил Коев.
— Ненадолго, — прошептал врач. — Капитан Митев разговаривал с ней. Сказала, что сама упала с лестницы.
Больная сделала легкое движение головой. Коев присел рядом с кроватью.
Она открыла глаза, сначала один, потом другой. Взгляд ее где-то витал.
Коев погладил ее по руке.
— Не бойся. Это я, Марин. Узнаешь меня?
Она чуть слышно сказала:
— Да.
— Тебе уже получше, правда?
Она сделала попытку улыбнуться.
— Кто ударил тебя?
Женщина посмотрела на него с испугом. По бледному лицу прошла тень.
— Скажи, тебя ударили?
Она молчала, опустив веки, словно уснула. Однако сквозь тонкую кожу было заметно, как движутся глазные яблоки.
— Сестрица, — ласково обратился к ней Коев, — скажи, как все было. Ты нам поможешь. Не скрывай, прошу тебя. Тебе ничего не грозит.
Кона вновь открыла глаза и пристально посмотрела на Марина.
— Сама поскользнулась…
И сразу отвела взгляд. Два коротких слова вконец обессилили ее. Тело обмякло. Врач подошел к Коеву и положил руку на плечо.
— Ей это может навредить… Слишком она еще слаба, к тому же не исключено и внутреннее кровоизлияние…
Начальник управления МВД стоял у легковой машины, собираясь уехать, когда Коев окликнул его.
— А, Марин! Что новенького?
— Да вот ходил в больницу.
— Поговорил с Коной?
— Пробовал, но она не захотела. Впрочем, прошептала, что сама упала с лестницы.
— Ударили ее, а она выгораживает кого-то. Боится, наверное.
— Думаешь, припугнули как следует?
— Врачи считают, что кто-то ее ударил мешочком с песком. Способ старый — убить не убивает, зато до бессознания доводит.
— Хитро.
— Дело верное: ни тебе раны, ни крови…
— А капли крови на ступеньках?
— Падая, оцарапала руку, сущий пустяк.
— Что слышно насчет Соломона?
— Ничего нового.
Подполковник вплотную придвинулся к Коеву.
— Мы раскопали могилы, — почти выдохнул он.
— Что, что?
— Могилы раскопали, могилы тех самых гадов.
— Ну же, говори, что тянешь!
— Согласно предварительной эксгумации, костей Шаламанова не обнаружено.
— Как так — не обнаружено?
— По крайней мере среди тех, что нашли. Теперь ждем окончательных результатов судебно-медицинской экспертизы.
— Но ведь это…
— Золотых зубов ни в одном из черепов не оказалось, о перстнях уже и говорить не приходится. Предположим, могилы ограблены. Но и другие признаки не сходятся: все похороненные там люди маленького роста…
Коев стоял, ошарашенный новостью: очередная загадка. Если окажется, что Шаламанов не погиб, что не похоронен, а сумел изменить свою внешность…
Он вновь представил себе, что Шаламанов и есть тот Человек в черной шляпе. Пластическая операция, другое имя… Иначе как бы он вернулся в свой город… Неужто такое возможно?
— Но если допустить, что Шаламанов действительно остался в живых, — продолжил ход его рассуждений Пантера, — то все невероятно усложняется. Нужно будет начинать все сначала, идти уже совсем иным путем. Отпечатки пальцев, графологические исследования, выяснение прежних связей… Причем необходимо учитывать самые невероятные вещи… Тебе куда?
— Пойду пообедаю.
— К сожалению, не смогу составить тебе компанию. Придется вернуться обратно. Ну, не пропадай!
— Пока!
— Погоди, чуть было не забыл, — спохватился Пантера. — Я говорил с Живко Антоновым относительно прежних связей ЦК с местными коммунистами.
— И что же?
— И вот что. После разгрома здешней парторганизации всякие связи с центром прервались. А своих уполномоченных ЦК здесь вообще не имел. Понимаешь?
— Так я и думал.
Коеву не хотелось обедать в гостиничном ресторане и он решил подкрепиться на скорую руку в первой попавшейся закусочной. Потом он зашел в библиотеку, посмотрел выставку, погулял в парке. Выпил кофе в уютном кафе.
Завидев в витрине магазина апельсины, вспомнил Кону: неплохо было бы отнести ей в больницу. Купил два килограмма, попросив выбрать самых сочных, и вышел на улицу. Напротив магазина как раз проезжал дед Пенчо на своем фаэтоне. Широко улыбаясь, он сдержал лошадей мощным окриком: «Тпрру!» и, поманив рукой журналиста, указал на скамейку. Сам слез с облучка, огляделся по сторонам и тихонько сказал: