Планирование похорон не входило в ее обязанности, и, честно говоря, последние несколько дней она была в некотором оцепенении. Она закрылась в своем мире с тех пор, как Мэддокс вошел в квартиру Жаклин, и всё стало слишком реальным. А это означало, что у нее не хватило сил спорить, когда Эйприл со своей мамой решили взять все в свои руки.
Теперь она была рада оцепенению, учитывая, что впервые с четырнадцати лет увидела Гретхен Новак, которая отправляла ее домой с рюкзаком набитым домашним печеньем. Нет, она не была ей как вторая мама или что-то в этом роде. Гретхен Новак была хорошим человеком и хорошей матерью. Она была добра к Орион, потому что именно так поступали хорошие матери. Она часто приглашала ее на ужин, заворачивая с собой остатки, когда понимала, что у Орион не будет возможности поесть у себя дома, и, как правило, заботилась о нищей лучшей подруге своей дочери. «Воспитание» в каком-то отдаленном смысле. Но каким бы хорошим человеком она ни была, ей не нравилось, что ее дочь дружит с мусором из трейлерного парка. Конечно, она хорошо это скрывала, почти идеально, но даже в детстве Орион видела, как та слегка задирала нос, глядя на нее. То, как она делала небольшие замечания по поводу одежды, которая не подходила Орион, или говорила, что ей следует подстричь волосы.
Когда спустя десять лет Гретхен впервые увидела ее снова, она не задрала нос. Были лишь объятия, слезы и ужас из-за того, через что прошла Орион. Ощутимое сочувствие. К счастью, слезы и физический контакт длились недолго, Гретхен решила перейти сразу в «режим мамы» и приступить к организации похорон, как это могла бы сделать мать-католичка из высшего класса.
Именно так, как ненавидела Жаклин.
Но это была услуга. Способ показать, что ее жизнь имела значение.
Конечно же, представители средств массовой информации были повсюду. Полиция окружила вход на кладбище вместе с членами общества «B.A.C.A.»*. Это была громкая новость, и местные власти серьезно отнеслись к частной жизни девушек и похоронам.
Но это не означало, что представители СМИ не пытались урвать лакомый кусочек.
Еще одна жертва погибла. Еще один гребаный заголовок.
Орион не осознавала, что священник перестал бубнить, пока Эйприл не сжала ее руку.
Орион резко подняла голову.
Эйприл протягивала ей розу.
Орион моргнула.
— Брось её, — мягко сказала она.
Орион посмотрела перед собой, на яму, в которую опускали Жаклин. Потом снова посмотрела на розу, которую предлагала ей Эйприл. Она была белой.
Она не хотела принимать ее. Вся эта красота вызвала у нее отвращение, будто это был какой-то безумный ритуал, показывающий смерть изящной или безмятежной, когда на самом деле Жаклин умерла с иглой в руке и демонами в сердце.
Но она все равно взяла розу. На автопилоте она бросила ее на гроб, хотя и знала, что цветок не остановит тело Жаклин от разложения и превращения в ничто.
Она притворилась, что ни капельки ей не завидует.
***
— Ри, — мягко сказала Эйприл.
Орион ничего не ответила, не поправила ее, хотя это имя резало, как лезвие.
— Мама организовала небольшой прием у нас дома, — продолжила Эйприл.
Орион внутренне содрогнулась при одной мысли о том, чтобы войти в эту парадную дверь. На это крыльцо. Это чертово крыльцо.
Она продолжала смотреть на кучу земли. Надгробия пока не было. Видимо, им предоставили некоторое время. Что было хорошо, так как она понятия не имела, что на нем написать.
«Жаклин Рейнольдс прожила одиннадцать лет вне плена».
Орион задавалась вопросом, что было бы написано на ее собственном надгробии?
Вероятно, что-то подобное.
— Орион, — повторила Эйприл.
— Я…
Орион замолчала. Она хотела сказать, чтобы та уходила. Ей хотелось прогнать ее, закричать и избавиться от всякой ответственности, чтобы не присутствовать на гребаных поминках, которые были со вкусом организованы и ужасно тошнотворны. Она бы сказала это, но что-то остановило ее. Что-то в мягкости голоса Эйприл. И том факте, что она никогда не уходила, какой бы жестокой Орион ни была по отношению к ней.
Это заставило ее задуматься.
Но это не могло остановить ее навсегда. Потому что, если бы у нее был выбор оставаться жестокой или снова войти в дверь этого дома, она бы выбрала первое.
— Думаю, нам нужна минутка, — вмешался голос, ровный, уверенный, хотя и немного шаткий от горя.
Орион вместе с Эйприл посмотрели на Шелби.
Она была почти неузнаваема в элегантном черном платье под дорогим черным пальто, кожаных перчатках и длинных черных сапогах.
Орион иногда забывала, что Шелби была из обеспеченной семьи. Или, по крайней мере, из той, что девушка из трейлерного парка считала обеспеченной. Это было ничто по сравнению с тем, что они имели сейчас.
Орион решила не наряжаться по такому поводу. На ней были черные джинсы, туфли на каблуках — которые не проваливались в землю, потому что было очень холодно, — черная водолазка и дорогая кожаная куртка. Все было куплено онлайн, конечно же. Орион не собиралась идти в гребаный торговый центр или в какой-нибудь дорогой бутик, где продавцы учуяли бы ее бедность, независимо от того, насколько дорогими были ее духи.
Но Орион обнаружила, что ей действительно нравится одежда. Мода. То, как она могла преобразиться. Спрятаться за кружевами и дорогой кожей.
Шелби не изменилась из-за своей одежды и макияжа, слегка смазанного из-за слез. Нет, она выглядела сильнее и казалась выше, несмотря на то, что была ниже ростом Эйприл и Орион.
— Я приведу ее обратно, — сказала Шелби все еще твердым голосом.
Орион никогда не слышала, чтобы она так говорила… никогда.
Эйприл засомневалась, как будто Шелби была какой-то незнакомкой. Как будто все еще была близкой подругой, но между ними больше не было разницы в возрасте.
— Все в порядке, — сказала Орион, ее голос звучал не так твердо, как у Шелби. Ей стало стыдно.
Эйприл посмотрела им за спину, туда, где, как знала Орион, скрывался Мэддокс.
— Хорошо, тогда увидимся у меня дома?
Орион кивнула, хотя у нее не было никаких гребаных планов туда направляться. Это было грубо, но, пройдя через то, через что прошла она, человеку должно было сходить с рук такое нахальное поведение. Она бы послала корзину фруктов Гретхен или другое подобное дерьмо.
Эйприл еще раз сжала ее руку, прежде чем повернуться и уйти, земля потрескивала под ее ботинками.
Шелби и Орион долго стояли молча. Они уставились на грязь, медленно покрывающую тело Жаклин. Земля поглотила ее.
— Умереть там — было нашей судьбой, Шелби, — сказала Орион не дерзко, но и не мягко. У нее не было способности к мягкости. — Это объединяло нас. Наши гребаные цепи на лодыжках и замки на двери. В ту же секунду, как она открылась, часы начали свой отсчет. Мы бы никогда не встретились друг с другом в реальном мире. И это нормально. Мы помогли друг другу справиться со всем так, как только могли. И мы закончили, так, как могли. Нам нужно разобраться в своих жизнях, — она сделала паузу. — Или в том, что нам осталось.
— Нет, — ответила Шелби. — Мы сами определили свою судьбу. Мы сделали это. Мы выбрались, — она сглотнула. — И Жаклин тоже решила свое будущее. Может быть, не нарочно, но она это сделала. Мое сердце теперь навсегда будет разбито, но ты не посмеешь использовать это как предлог, чтобы оттолкнуть меня. Я тебе не позволю.
Орион захотелось улыбнуться. То, что Шелби командовала ею, было настоящим поворотом событий. Жаклин бы оценила. Но она, конечно, не улыбнулась, и ничего не сказала. Она словно онемела. Но больше всего она устала. Устала от всего этого.
— Я пишу книгу, — сказала Шелби после паузы, как ни в чем не бывало.
Орион моргнула, встревоженная внезапной переменой в разговоре.
— Что?
Шелби заломила руки. Ее глаза метались из стороны в сторону. Она нервничала. И была напугана.
— Я пишу книгу, — повторила она. На этот раз ее голос был тише.
Орион ничего не сказала, просто ждала.
— Мой психотерапевт посоветовал вести дневник, — сказала Шелби. — Сначала мне это не понравилось: видеть всё это на страницах, — она вздрогнула. — Я хотела убежать от всего этого. Никогда больше не вспоминать. Но думаю… — она замолчала. — У меня был небольшой эпизод. Так это называют мама с папой. Это не так страшно, чем попытка самоубийства.