Назавтра церковь загорелась. Прибежали люди, всё село, давай тушить… а воды рядом нет. Кто-то побежал к старому колодцу, не подумал в суматохе, что он давно сухой, заглянул… а оттуда вода пошла. Поднималась и поднималась, пока не хлынула через край. А посередке, где вода воронкой крутилась, дитё в белых пеленках, как в люльке.
— Ох, страсти какие! Погасили-то церковь они?
— Погасили пожар, все иконы уцелели, только двери заново пришлось вешать — сгорели. Всё равно то село скоро вымерло. Стоит пустое — нехорошее место. Никто мимо не ездит, в их сторону не сворачивает. Все хаты пустые стоят. Кто успел, тот сбежал подальше, остальные умерли. Но ещё долго после того случая по другим деревням кричали колодцы. Детский плач из глубины людям слышится. А ребенка-то нет. И у нас было… помните, лет пять назад?
— Уже шесть! А дитё-то спасли? И кто был у них мальчик или девочка?
— Да так и не знают, успели дитё живым достать али нет. Но родителей убили, точно. Вроде, девочка у них родилась. И любили они друг дружку, хорошо жили. Парень только наваждение дочери колдуна забывать стал, а вон как вышло. Потому что о брошенных невестах парням никогда забывать нельзя…
— Это точно! Не дай Боже, девка с обиды отравится или утопится, и пойдёт потом неверному жениху являться! Семь лет являться будет! Кому нужно такое счастье?
Мужчины громко смеялись, шутили, стараясь перебить повисший в избе липкий холодок. Каждого, от мала до велика, холод задел хоть одним когтем. Бабка Катерина, что рассказывала историю, укоризненно качала головой, осуждая легкомыслие молодых. Ее пальцы продолжали ловко крутить веретено и тянуть серую шерстяную нить. Бесконечную, как зимние вечера.
5.
***
По весне сразу четыре хозяйки сговорились забраться на гору к мольфарице. У каждой были свои вопросы, у кого о муже-пьянице, у кого нет мирной жизни со свекровью и дитя постоянно плачет, у кого болел зуб, а идти к деду Евсею тётка боялась — знахарь зуб точно вырвет!
Горпина, бойкая чернокосая девка с острым языком, мечтала, конечно, чтобы только на нее все хлопцы заглядывались, хвостиком за ней ходили. И на танцах первая, и пела неплохо, но никак не могла выбрать жениха. Не сватали ее, вот и всё. Не то чтобы слишком перебирала, но характером не сходилась: побаивались ее парни, она высмеять могла и распустить о них такие слухи подружкам, что женихи старались от Горпины держаться подальше. Храброго, чтобы не боялся ее языка, пока не нашлось, а время идёт… весна на дворе!
Собрали побольше еды, пораньше вышли, вот к обеду мимо Чёртового камня и прошли. А оттуда уже рукой подать до вершины. Обгоревшая от молний изба чернела на фоне ясного неба.
Мольфарица была в огороде. Сразу встретила гостей, ее даже звать не пришлось. В дом не пустила, выслушала, сама ушла в избу. Вскоре вынесла каждой просительнице, кому оберег, кому настойку лекарственную. А Горпине сказала:
— Язык у тебя, девка, змеиный. Острый, как жало! Вот возьми. То, что в этом мешочке, заваришь и три раза, когда голову мыть будешь, в последнюю воду добавь. Заблестит твоя коса и хвостом за ней женихи пойдут, как привязанные. Только долго не перебирай, приворот-то не вечный!
— А на сколько хватит, на год?
— На год, может, и хватит, как пойдёт, — покивала мольфарица, глядя куда-то в сторону. В ее глазах словно клубился горный туман, поднимающийся из глубоких ущелий. По селу болтали, она видит будущее.
Довольные просительницы пересказали ей все новости из долины, и сами узнали, кто делается у соседей. Избушку мольфарицы навещали пастухи, лесорубы, даже приходили просители с той стороны горы. Все приносили ей свежий хлеб, сыр, молоко и сплетни.
— Помогите мне занести всё на крыльцо, — попросила она. — Только за порог не ходите. Слышите? И всем передайте, чтоб без спросу никто мой порог заступить не смел! — мольфарица возвысила голос. — Я предупредила! Или пеняйте на себя.
— Ой, — всплеснула руками тётка, у которой мигом перестал болеть зуб. — А где ж девочка твоя? Девочка у тебя была, скромная мышка, всюду с тобой ходила. Здорова ли?
— Вон там она на грядке лежит, где голубые колокольчики выросли. Красивые, правда? — мольфарица усмехнулась недобро. — Я не сеяла, видно, ветер занёс…