На крышке висел тяжелый кованый замок. Но Гране показалось, что крышка чуть поднимается и щель растёт, а из неё доносится свистящий шепот, словно змея смеётся.
С трудом хозяйка разобрала слова. Они звучали прямо у нее в мозгу, минуя уши:
Мольфарица-упырица хочет кровушки напиться,
Зря ты перешла границу, убегай скорей, сестрица!..
Когда слова повторились, оцепенение прошло и Граня со всех ног кинулась из избы. За порогом наткнулась на бочку с дождевой водой, опрокинула на себя медный ковш, облилась холодной водой, но не остановилась. Вслед ей неслось:
Мольфарица-упырица ищет, кем бы поживиться,
Не простит тебя, сестрица, зря ты перешла границу…
Граня бежала до самого леса и потом ещё долго по тропе вниз. Но скоро стала задыхаться, колкие стволы черных елей с обломанными нижними ветками всё чаще преграждали ей дорогу. Хуторянка цеплялась за них, как за поддержку, чтобы передохнуть. В очередной раз отдышавшись, подняв глаза, она дико вскрикнула.
На тропе внизу ей померещилась мольфарица. Не такая, как обычно, статная, полная сил, а сгорбленная сухая старушка. Она усмехнулась проваленным беззубым ртом, погрозила Гране костлявым пальцем и пропала.
8.
***
— Ох, ох, слыхали? Граня слегла, совсем плоха, видать скоро помрёт, — причитала Мотря, заглядывая через калитку к бабке Катерине. — неделю уже в горячке. Как пришла из лесу, так и слегла. Видать простыла. В реку упала, ноги промочила, ох, горе-то…
— Священника позвать надо, — буркнула бабка из окна, не выходя во двор. Катерина явно не желала обсуждать новость.
— Боялся муж его звать. Священника, сама знаешь, как позовут, так уж пиши пропало. Только последний вздох больного и услышит. Лекаря звали, да что он, городской-то, понимает в наших делах? Таблеточки, настойки тут не помогут, спортили её, дело ясное!
— Глупости всё это, — строго отозвалась Катерина. — Если простыла, то и лекарь поможет своими порошками. А священника зря не звали. Отец Роман бы беса прогнал! А то только кричать сразу: «Проча! Порчу навели!» — а сделать ничего не хотят. Помрёт, кто виноват будет?
— Так не выдержал муж-то, вчера позвал священника. Он дом с кадилом обошел, всякое по книжице почитал — не помогло. Мучается Граня, доходит. И всё бормочет в бреду, мол, упырь какой-то к ней в лесу привязался. Деда надо звать, дело ясное!
— Так почему не позвали? Дед Евсей у нас знающий, как он Ульяне с криксами помог, помнишь? Не спит дитё, орёт, надрывается. Животик? Нет. Голодный? Нет. Жарко? Холодно? Что ему не так?! А дед сразу понял. Говорит: воду после заката в хату носила? Носила, говорит. И огнём не очистила? Нет, забыла. Ясно, ночница привязалася. Сон у дитя украла, пугает, криксами мучает. Дед Евсей тоже молитвы почитал, маком по комнате посыпал и всё прошло. Выгнал нечистую! Велел, если воду вечером носишь, всегда огнём очищать. Любую щепочку горящую, хоть спичку в воду опустить и готово. А что он насчет Грани говорит? Спрашивали?
— Они уже на лекаря потратились. Зачем им деревенский знахарь! — Мотря презрительно фыркнула. — За мольфарицей посылали, было. Только отказалась она лечить Граню. Поделом, говорит, сама виновата. Предупреждала я, никому в мой дом не ходить, пока меня нет, а она зашла.
— Ой-ой, — заволновалась Катерина. — Тогда точно, плохи дела у Гранюшки. За дедом бежать надо. Как бы поздно не было…
Бабка Катерина живо набросила платок и вышла на двор. Вместе с Мотрей они поспешили за реку, к самому крайнему дому под горой. Дом деда Евсея стоял не на отдельном хуторе, но на отшибе от общего селения. На пороге соседок встретила его дочь, сказала, дед ещё утром ушел на гору, собирать травы. К обеду обещал вернуться, да всё нет его… Втроём соседки ещё обсудили загадочную болезнь Грани, поахали, покачали головами, просили знахаря заглянуть к больной, как вернется, и разошлись.
***
Дед Евсей в то время был уже близко, на том берегу реки. Но домой не пошел. Он увидел своего внучка. Тот сидел на берегу и перебирал камушки в горной речке.