Елена сочувственно кивнула: мол, понимаю, как тебе трудно сейчас. Но у Тамары это сочувствие вызвало болезненную гримасу, слезы покатились по щекам.
— Все советуешь, а сама… Отбила у меня Андрея… — зарыдала Тамара, склонившись над столом.
— Перестань, Томка! Никого я у тебя не отбивала, он сам сделал свой выбор. А ты все еще помнишь об этом?
— Будешь в моем состоянии, сама вспомнишь все, что было!
Елена поднялась из-за стола, машинально поправила юбку.
— Все, Тома, пора мне. Андрей, наверное, заждался уже. Приготовил ужин, подогревает…
Тамара тоже вскочила со стула, обняла подругу:
— Прости меня, Ленка, это я так, сдуру… Знаешь, когда все вокруг хреново…
Елена похлопала ее по плечу:
— Все нормально, Томка. Особо не расклеивайся и, главное, не дури. Попридержи свою прыть сексуальную на время, присмотрись и сделай правильный выбор.
— Да уж постараюсь. Ты нормально доедешь?
— Вполне. Пусть только попробует кто остановить меня! — жестко сказала Елена.
— Олигарх ты наш… — простонала Тамара, обнимая подругу. Пойдем, провожу до машины. Кстати, как твой Иван?
— Поступил в наш универ, на экономический. Мне же нужен квалифицированный наследник. Пришлось потрудиться, чтоб он поступил, сама понимаешь, какие там правила. Ездила в Краснодар, говорила с этими… профессорами говняными. Но все устроила. Сейчас на Кипре, отдыхает.
— Удачи ему… Приезжайте как-нибудь с Андреем, вспомним молодость.
— Ты приглашай, подруга, а за нами не заржавеет.
— И приглашу!
Усаживаясь в синий «фольксваген», Елена махнула рукой, сказала на прощание:
— Как ты живешь в многоквартирном доме, Томка? Это же так неудобно!
— Мне вполне удобно, — ответила Тамара. — Всю жизнь так жила, за исключением универа, и теперь переезжать не собираюсь. А чем тебе не нравится моя квартира?
— Классная, о чем речь? Но в своем доме жить намного удобнее. Ладно, пока, Томка.
— Пока.
Елена завела двигатель своего «фольксвагена», выехала на центральную улицу города. Неподалеку отсюда была и ее трехкомнатная квартира, жили с родителями, не совсем в тесноте, как говорится, да не в обиде. Родители погибли, квартира пустует, ибо на престижной теперь в городе улице Гарегина Мовсесяна она построила свой дом — двухэтажный кирпичный особняк. Там было все, что и в городской квартире, — теплый биотуалет, водоснабжение из собственной артезианской скважины, пробуренной в огороде, ванна-джакузи с новейшим водонагревателем, но главное — спокойствие и уверенность, что никакой пьяный дурак не потревожит ее сон своими дикими воплями. Купила сразу два участка по двенадцать соток, огородила территорию высоким кирпичным забором, толковую сигнализацию установила. Теперь может хоть голышом гулять по густой зеленой лужайке среди розовых кустов и сосенок, за которыми присматривал садовник, раз в неделю приходил, и никто не потревожит ее!
Голой разгуливать Елена не собиралась, даже в своем дворе, но мысль о том, что может это сделать, коли захочет, грела душу. Уж в многоквартирный дом, где выросла, возвращаться не хотелось! Пусть ее квартира стоит пустой, им с Андреем хорошо в собственном доме, на своем участке.
Да на улице Гарегина Мовсесяна многие дома были двухэтажными, почему-то облюбовала эту тихую улочку на восточной окраине города местная знать. Тополя там стоят пирамидальные, свежее дыхание Кубани, что несла свои желтые воды под высоким обрывом в пятистах метрах от улицы… Все здесь было замечательно. Потому-то и облюбовали эту улицу местные бизнесмены. Они ж все люди умные, не дураки, значит, и она все правильно сделала.
Елена достала крошечный мобильник, позвонила домой.
— Дорогой, я двигаюсь домой. Ты ждешь меня?
— Цыпленка табака приготовил, Лена, стоит на плите, — послышался в трубке мягкий баритон мужа. — Ты скоро будешь?
— Минут через десять. Мы сегодня не виделись на заводе, и я соскучилась по тебе.
— Мы вообще редко видимся на заводе, и это хорошо. Я по тебе тоже соскучился, не гони, будь осторожна.
Елена выключила связь, улыбнулась. Как же она любила этот голос, не говоря уже о самом Андрее! За семнадцать лет супружеской жизни ни разу даже не подумала изменить ему. А ведь были всякие сложные ситуации, особенно в начале бурных девяностых, когда шла «дикая» приватизация, разговор был прост и с бандитами, и с высоким начальством: дашь — договоримся, нет — извини, крошка. Как она умудрилась всего достичь и мужу не изменить — теперь и сама с трудом понимала. А он… да, наверное, были другие женщины, Андрей такой мужик, что не он, а бабы на него оглядываются, когда идут по центральной улице Плавнинска, Красной. Ну да ладно, она про это не знает и знать ничего не хочет.