За несколько недель до дня его тридцатилетия женился самый давний и близкий из друзей Энсона. Сам Энсон был, как обычно, шафером, как обычно, подарил новобрачным серебряный чайный сервиз и, как обычно, проводил их в свадебную "одиссею". Дело было в пятницу, в жаркий майский день, и, уходя с пристани, он понял, что наступает суббота и до утра понедельника он совершенно свободен.
- Куда же идти? - спросил он себя.
В Йельский клуб, разумеется; до обеда сыграть в бридж, потом выпить с кем-нибудь четыре-пять крепких коктейлей и скоротать приятный, праздный вечерок. Он жалел, что там не будет сегодняшнего жениха, - в такие вечера они всегда любили изрядно хватить: любили завлекать женщин и избавляться от них, умели уделить всякой девушке по заслугам от своего утонченного гедонизма. Их общество сложилось давно: определенных девушек возили в определенные места и, развлекая их, тратили умеренную сумму; выпивали, но не слишком много, а утром в определенное время вставали и отправлялись по домам. При этом избегали всяких студентов, прихлебателей, возможных невест, драк, излияний чувств и неблагоразумных поступков. Вот так это и делалось. Все прочее считали пустым мотовством.
Наутро никогда не приходилось горько сожалеть - не было принято никаких бесповоротных решений, а если случалось хватить лишнего, то, не говоря ни слова, на несколько дней зарекались пить и ждали, пока скука и истрепанные нервы не повлекут их в то же самое общество.
Вестибюль Йельского клуба был безлюден. В баре три совсем юные студенточки взглянули на пего мельком и безо всякого интереса.
- Привет, Оскар, - сказал он бармену. - Мистер Кэхилл сегодня не заглядывал?
- Мистер Кэхилл уехал в Нью-Хейвен.
- А... вот как?
- На футбольный матч. Туда многие едут.
Энсон снова заглянул в вестибюль, поразмыслил немного, потом вышел на улицу и направился к Пятой авеню. Из широкого окна клуба, где он состоял членом, но не бывал уже лет пять, на него глядел какой-то седоволосый человек с водянистыми глазами. Энсон поспешно отвернулся - вид этого старца, сидящего праздно, в гордом одиночестве, действовал на него угнетающе. Он остановился, повернул назад и пошел на Сорок Седьмую улицу, где жил Тик Уорден. Тик с женой некогда были его самыми близкими друзьями - к ним он часто заходил с Долли Каргер в разгар романа с нею. Но потом Тик пристрастился к спиртному, и его жена всюду говорила, что Энсон дурно на него влияет. Слова эти дошли до Энсона со значительным преувеличением - а когда дело наконец объяснилось, хрупкое очарование дружеской близости было нарушено раз и навсегда.
- Мистер Уорден дома? - осведомился он.
- Они уехали за город.
Это неожиданно ранило его душу. Они уехали за город и не дали ему знать. Еще года два назад он точно знал бы число и час их отъезда, непременно пришел бы выпить с ними на прощанье и условился их навестить по приезде. А теперь вот они уехали без предупреждения.
Энсон посмотрел на часы и решил было провести субботу и воскресенье в домашнем кругу, но оставался лишь местный поезд, который будет тащиться по этой нестерпимой жаре добрых три часа. А завтрашний день провести за городом и воскресенье тоже - право, ему вовсе не улыбалось играть на веранде в бридж с благовоспитанными юнцами, а после обеда танцевать в захолустной гостинице, ничтожном подобии развлекательного заведения, которое его отец когда-то ценил не по заслугам.
- Нет уж... - сказал он себе. - Нет.
Он был горделивый, видный собою молодой человек, уже несколько располневший, но иных следов беспутная жизнь на нем не оставила. Он мог бы показаться неким столпом - порой, отнюдь не столпом общества, порой не иначе, как таковым, - столпом законности, религиозности. Несколько минут он неподвижно стоял на тротуаре перед жилым домом на Сорок Седьмой улице; пожалуй. впервые в жизни ему решительно нечего было делать.
Потом он бодро зашагал по Пятой авеню, словно вдруг вспомнил, что у него там назначено важное свидание. Необходимость притворяться есть одна из немногих характерных черт, которые объединяют нас с собаками, и, думается мне, Энсон в тот день походил на породистого пса, какового постигло разочарование у знакомой двери. Он отправился к Нику, некогда знаменитому бармену, который прежде часто обслуживал дружеские вечеринки, а теперь продавал безалкогольное шампанское в погребке, каких много в подвальных лабиринтах отеля "Плаза".
- Ник, - спросил он, - что же это кругом творится?
- Как вымерли все, - ответил Ник.
- Приготовь мне коктейль из виски с лимоном. - Энсон протянул через стойку пинтовую бутылку. - А знаешь, Ник, девушки бывают разные: у меня была одна крошка в Бруклине, так она на прошлой неделе вышла замуж и мне даже не сообщила.
- Да неужели? Ха-ха-ха, - сказал Ник уклончиво. - Стало быть, поднесла сюрпризец.
- Вот именно, - сказал Энсон. - Накануне я с ней развлекался.
- Ха-ха-ха, - отозвался Ник. - Ха-ха-ха.
- Помнишь, Ник, ту свадьбу в Хот-Спрингс, когда я заставил официантов и весь оркестр распевать "Боже, храни короля"?
- Где же это было, мистер Хантер? - спросил Ник задумчиво и с сомнением. Кажется, на...
- В следующий раз они снова предложили свои услуги, а я никак не мог припомнить, сколько им заплатил, - продолжал Энсон.
- ...кажется, на свадьбе мистера Тренхолма.
- Такого я не знаю, - сказал Энсон решительно. Ему было обидно, что чья-то незнакомая фамилия вторглась в его воспоминания; Ник это заметил.
- Не-е... - поправился он. - Я ошибся. Это был кто-то из ваших Брейкинс... то бишь, Бейкер...
- Буян Бейкер, - подхватил Энсон с живостью. - А когда все было кончено, они затолкали меня в катафалк, завалили цветами и увезли.
- Ха-ха-ха, - отозвался Ник. - Ха-ха-ха.