– Не бойся. Я все понимаю, – сказал Николай, – я уже давно не мальчик.
– Но завтра вы не захотите со мной встретиться.
– Не знаю, но я буду молчать. Не бойся…
Кутаясь в полы волглого плаща и с чавканьем выдирая ноги из грязи, Бояркин
поплелся на другой конец деревни. До общежития было больше километра. Стояла темень, и
лишь около клуба на столбе горел неяркий фонарь, шарообразный свет которого секло
серебристыми штришками мелких капель. "Вот "чернильница", так "чернильница", вот
соплячка, так соплячка!" – разгоревшись от ходьбы, ругался Бояркин. – Да и я хорош!
Поперся! Завтра же в библиотеку!"
В тепло натопленном общежитии он, сидя в трусах на кровати, долго заставлял себя
пойти ополоснуть ноги и лицо. Хотелось ткнуться в подушку и отключиться, но так как он
знал, что отступать от собственного приказа – это последнее дело, то все же сходил к
умывальнику, впотьмах натыкаясь на спинки кроватей. Потом, уже полулежа в постели и
медленно, устало, покачивая ногами в воздухе, чтобы побыстрее их высушить, он вдруг
вспомнил о той девчонке Дуне и удивленно замер. Он видел ее быстрые, летящие шаги. Те
свои несколько шагов она пробежала за какие-то секунды, но в воображении могла идти
сколько угодно. Вот она – голова ее вскинута, красивое лицо решительно, грудь вперед…
Спокойно и глубоко прочувствовав виденное, Николай заволновался еще сильней, чем в
клубе. "Какая же у нее фамилия?" – подумал он и от того, что не мог вспомнить, сгоряча
шлепнул себя по лбу.
Тихой рекой текло незаметное ночное время. Кто-то из строителей храпел. Тикали
часы, и через каждые полчаса из них выскакивала и исправно куковала никем не видимая
кукушка. Больше ничего не нарушало тишину. В окне слабо виднелась дорога,
поблескивающая грязью от какой-то единственной в этом мире звездочки, а за дорогой едва
различимо проступали силуэты домов. В мире не произошло и не происходило ничего
необыкновенного. В нем были только: тишина, ночь, сон. И, кажется, откуда бы взяться
среди всего этого легкому, окрыляющему ощущению счастья? Но у Коли Бояркина оно
откуда-то взялось. Пора было бы уж дать себе во всем отчет, но все было ясно и так. "Это –
ОНО", – понял и узнал Николай.
Когда-то он надеялся получить любовь из теории, усердно просеивал душу разумом,
отыскивая в ней хотя бы искорки, изумлялся любви парализованной, вдвое сложенной
старухи! А теперь это "оно", тот его драгоценный "философский камень" блеснул сам собой,
и все закономерности, все теории его возникновения были просто не интересны. "И ведь кто
бы мог подумать, что такое возможно! И кто мог подумать, что это произойдет здесь, –
говорил он самой своей душе. – Ведь это же чудо из чудес, что я оказался в Плетневке. Но
разве могло этого чуда не быть?"
* * *
Вход в библиотеку был с того же клубного крыльца. Подчиняясь собственному
приказу и наметив вместо кино немного почитать, Николай подошел к клубу сразу после
ужина, но увидел на двери библиотеки маленький симпатичный замочек, и обрадовался.
Удивительно, но заниматься сегодня не хотелось. Оставалось только пойти в кино, а потом
остаться на танцы.
После фильма Бояркин постоял на крыльце с перекуривающим Санькой и вернулся в
фойе. Девчонки заняли вчерашние места строителей. Надя в том же тренировочном костюме,
к огорчению Николая, приветливо, афиширующе махнула ему рукой. С одной стороны от нее
было свободное место, а с другой сидела Дуня.
Бояркин сел с прыгающим сердцем и давно забытой робостью.
– Как сегодня поработали? – тут же спросила Надя.
– Неплохо поработали.
– Неплохо. Ха-ха-ха… А кино вам понравилось?
– Ерунда.
– Ерунда?!
– Да.
Вопросы у Нади кончились. Девчонки время от времени выходили в центр фойе
танцевать, но Дуня лишь наблюдала.
Старый плетневский клуб строился, возможно, с учетом землетрясений, но без учета
современных танцев. Пол фойе в самом эксплуатируемом месте прогнулся, и на самые
сильные такты электронной музыки, когда толпа переступала или подпрыгивала сообща, он
прогибался еще глубже, отзываясь надсадным скрипом. Танцующих это почему-то очень
веселило. Несколько раз, когда пол скрипел особенно жалостливо, Дуня взглядывала на
незнакомого человека, и Бояркина потрясло то, что они поняли друг друга, еще не
познакомившись, еще не сказав друг другу ни слова.
Надя несколько раз заговаривала с Николаем, но он отвечал вяло и коротко. Каждый
раз, когда начиналась медленная музыка, подходящая для танцев парами, Надя вся
поджималась и, собирая губы в пучок, ждала его приглашения. Это ожидание очень