– Елкино? Елкино-палкино…
Бояркину стало больно от ее смеха.
– Да уж, действительно, – сказал он, – теперь Палкино.
– Ведь лес в войну вырубили. Людям надо было как-то выжить…
– А я обязательно уеду, – повторила Дуня. – Не могу здесь жить. Все надоело.
– Вот, вот, было такое и со мной, – вспомнил Николай. – Как тоскливо, помню, мне
там казалось… Я думаю, что вообще-то человеку даже необходимо хоть немного поболтаться
где-нибудь на стороне, подкопить впечатлений. Но мне кажется, что эти впечатления будут
немного стоить, если их, в конце концов, не привезти домой. Это я не про себя, это я про
тебя.
– А почему не про себя?
– Да я, может быть, и вернулся бы, но не знаю куда… Как-нибудь я расскажу тебе об
этом. В общем, это – одно. А другое – моя семейная ситуация. Ведь это же все фальшиво. А
возвращаться с фальшивым невозможно. Так что мне, наверное, на роду написано прорастать
на новом месте, хотя, честно сказать, не чувствую я себя в городе как дома, да и все тут.
Когда иду в красивый кинотеатр, в музей или в большой магазин, то чувствую себя котом,
слизывающим сливки. Ведь земляки-то мои ничего этого не имеют. А за что же имею я?
– А я уеду, – повторила Дуня. – Люди здесь какие-то… Ты один раз меня проводил, а
на меня уже косятся. Уж не знаю, что и подозревают. Кроме того, я хочу попробовать жить
сама. На готовеньком-то у папы, мамы, да братьев что не жить? Хочу проверить, много ли я
сама стою.
– С этим я согласен, а вот про людей ты зря. Никто на тебя не косится. Это просто
мнительность. Кто о нас знает?
Они остановились у ворот ее дома. Дуня протянула на прощание руку, и Николай
вдруг остро почувствовал нежелание расставаться, притянул Дуню к себе и поцеловал в
губы.
– Скажи, а ты любишь того парня, которого ждешь? – спросил Бояркин.
– Я не знаю, – прошептала она.
– Мне кажется, ты ждешь его по привычке. Ты эту любовь внушила сама себе.
– Я не знаю. Но… до свидания…
– Может показаться, что я пытаюсь сбить тебя с толку, – добавил Бояркин. – Но если
ты любишь его, то сомнение не помешает, а не любишь, так поймешь это.
– Я не знаю, я ничего не знаю, – жалобно повторила Дуня, отталкивая его. – Ну, все,
иди, иди…
– Спокойной ночи.
Дома, в своей комнатке, Дуня включила настольную лампу и начала автоматически
складывать в портфель учебники для завтрашних уроков. Поспешно и кое-как домашние
задания были сделаны сегодня после обеда. Защелкнув замочек, она устало положила голову
на стол и задумалась. Что же это с ней? Ведь у нее же есть Олежка! А с Николаем они
встречаются как друзья. Или… С чего все началось? С его взглядов? А может быть, с его рук,
лежащих на Надиной талии (как Надя решилась тогда его пригласить?) У него, такого
широкого, сильного, почему-то были узкие ладони с длинными, но, как видно, крепкими
пальцами. Глядя на его руки, Дуня почему-то решила тогда, что у этого человека очень
добрая душа (какая, казалось бы, связь, но ведь так оно и есть!) И когда она не разрешила
ему проводить себя, она хотела, чтобы он ее проводил. Но дома она дала себе разгон!
Специально очень долго вспоминала Олежку, вымаливала у него прощение и, наконец,
твердо написала в своем дневничке – маленькой записной книжечке, которую было легко
прятать: "Первое – Олежка, второе – институт". Читая в последний год много разных
газетных и журнальных статей о становлении личности, о выборе пути, Дуня удивлялась, что
все написанное было словно о ней. "Это самый ответственный период моей жизни, – была
запись в ее дневнике, – сейчас происходит мое становление, именно от этого момента
зависит, какой мне быть – хорошей или плохой, – и поэтому надо отвечать за каждый свой
поступок". Выросшая в дружной сельской семье, Дуня мечтала иметь мужа (боясь слова
"муж"), здоровых, крепких детей. Знала она, однако, и то, что сначала надо научиться жить
самостоятельно, надо кем-то стать. А стать она мечтала учительницей в младших классах
или воспитательницей в детском садике. В воспитании маленьких она видела свое
призвание. Уже с детства, из своего опыта, Дуня приберегала выводы о том, что детей нельзя
ругать, потому что это слишком большое для них несчастье, что шапку на ребенка нужно
надевать так, чтобы не завернулись уши, что за подмышки надо поднимать осторожно – это
бывает больно… Дуня вспомнила, кстати, способ, предложенный Николаем для испытания
мечты, и взялась за ручку. Заполнив два разрозненных листка, она долго сидела, размышляя.
Между написанным на листках нашлись противоречия, которых раньше она не видела. Но