ветеран – как ему будет одиноко! А потом, может быть, уже на другой год, место ветеранов
на трибуне начнет пустовать. От них останутся воспоминания, кинопленки, записи, книги.
Но непосредственное впечатление от них будем заключать в себе только мы. И кто знает,
может быть, этим-то и будет потом когда-нибудь отмечено наше поколение. Возможно, потом
нашу суть будут объяснять так: они потому были такими-то или такими-то, что их отцы и
деды – участники самой последней и самой большой войны. И тут Бояркин заметил, что он
как бы "натягивает" себя на эти рассуждения, что его переживания идут от ума, а не от души.
Эта фальшь в самом себе неприятно поразила его. Почему же нет естественного
переживания? Ведь даже Дуня (они однажды говорили о войне), при ее меньшем жизненном
опыте, переживает непосредственней. Может, оттого, что ее отец фронтовик? Да, наверное,
так, решил Николай. Останься живыми его деды, и он через них многое понял бы как свое,
почувствовал бы к войне большую сопричастность. Так, может быть, война намеренно
убивала больше, чтобы легче забыться? Но тогда для того чтобы противостоять войне, нам
надо специально помнить о погибших, специально оживлять их в памяти…
Все время, пока на трибуне менялись выступающие, Бояркин стоял и думал об этом.
В минуту молчания шумел ветер в сосенках, кричали гуси, не слеша переваливаясь
через дорогу. А над землей неслись низкие, тяжелые тучи. Это мгновение, когда несколько
сотен людей вдруг молчаливо замерли, заворожило Бояркина. И, видя множество затылков
впереди себя, он подумал: не есть ли эта минута – некий общий момент ОСОЗНАНИЯ.
Позади кто-то захихикал, но Бояркин все смотрел на затылки, боясь оглянуться и не найти на
лицах подтверждения своим мыслям.
– Вот, токарь-пекарь, братку-то нашего тоже там того… – тихо сказал оказавшийся
рядом Аркадий Топтайкин.
Николай покосился на него. Аркадий был под градусом, и плакал, неуклюже вытирая
слезы тяжелыми, черными кулаками.
На трибуне Бояркин видел и Дуниного отца – Василия Осокина, простого сельского
мужика, сухого, невысокого, с землистым цветом лица. Несколько лет до пенсии он работал
пастухом, а всю жизнь до этого – механизатором.
Знал теперь Николай и Дунину мать – она работала кладовщицей на току, мимо
которого строители проходили, если шли в столовую прямо от кормоцеха. Мать Дунина была
полной, тяжело ступающей женщиной. Узнав Дуниных родителей, Николай успокоено
подумал, что Дуня от того же пласта понятных сельских людей, что и он сам. Просто она со
своей необъяснимой красотой какой-то своеобразный, наиболее тонкий и высокий росток.
* * *
Дуня в этот день стояла в почетном карауле. Накануне вечером она засиделась над
учебниками и, уже умываясь перед сном, подумала, что хорошо было бы сейчас пошептаться
о чем-нибудь с Николаем, но тихо, тихо, чтобы голоса не вспугивали ночную тишину. Между
ними был договор видеться через день, но, наверное, он и сегодня подходил к ее дому.
Дуня любила такие спокойные вечера, когда в тишине можно было поговорить с
собой, вспомнить о чем-нибудь приятном и даже поплакать. Обычно в такое время все ее
горести и печали проступали из внутренней неразберихи отчетливей, и с ними было легче
разобраться. Но теперь ей часто хотелось разделить такие вечера с Николаем, потому что он
не помешал бы ни горести, ни слезам.
Разбирая постель, Дуня на малой громкости включила транзисторный приемник. Шла
передача, посвященная завтрашнему празднику. Звучала "Темная ночь". Дуня устало и
медленно села на мягкую постель в своей маленькой комнатке со спокойным светом
настольной лампы и, пожалуй, впервые почувствовала, как песня с ее словами, мотивом,
грустным, задумчивым голосом певца словно растворяется в ней. Песня стала близкой и
понятной. В глазах помутнело от выступивших слез, и в горле появилось что-то мешающее
дышать. "Темная ночь разделяет, любимая, нас, и тревожная черная степь пролегла между
нами…" Дуня ясно увидела подсказанное книгами, фильмами, рассказами отца. Вот окоп, в
котором осенней ночью сидя спят бойцы в касках. Худые, измученные лица освещаются
белыми вспышками ракет. Над головами изредка посвистывают пули. Но они дремлют,
бедные солдатики, привыкшие даже к тому, что смерть всегда рядом. И лишь один, совсем
молоденький, солдат смотрит на звезды. Он вспоминает жену, маленькую дочку, А впереди
еще не дни, а годы войны. И солдат думает, что, может быть, он и не вернется. Дуня
вообразила это настолько реально, словно не когда-то в прошлом, а именно теперь где-то в