то из своего внутреннего накопления. И вот мне-то, может быть, именно от деда и должно
было что-то передаться. От другого же это вообще не передается – какой-то шифр,
личностно-генный код не подходит. А мне ничего не передалось. Так, может быть, во мне
существует какой-то душевный пробел, которого я и сам не осознаю, но который
обнаруживается в том, что в жизни я иной раз спотыкаюсь на самом ровном месте?
Бояркин вдруг вспомнил, как в Мазурантово на похоронах бабушки он высказался о
том, что это война разобщила их семью, выбив самое прочное ее звено, и теперь пожалел о
своей резкости. Его тетки и дядьки просто не могут сейчас быть другими, потому что в войну
они были детьми, еще беспомощными человеками, и война пригнула их, как ветер. Жизнь
началась у них войной и оторопь от этой жизни осталась в них навсегда. Мы, в отличие от
них, может быть, потому и не боимся замахиваться на большое, что живем душевно
свободней, что не знаем таких потрясений.
– А с дедом-то я, кажется, потерял немало, – продолжал Николай. – Вы знаете, у меня
был серьезный, очень добрый, веселый и талантливый дед. Он увлекался музыкой, играл на
скрипке. Представляете – скрипач в забайкальской деревне?! Он интересовался живописью,
радиоделом, создавал колхоз, организовывал художественную самодеятельность и в клубе на
сцене ездил на велосипеде, какие-то фокусы показывал. Бабушка ругала его, говорила:
"Брось, Артемий, ведь у тебя же куча ребятишек, над тобой народ смеется". А он ей в ответ:
"Ничего, пусть смеется, лишь бы не спал…" Как, хорошо говорил? А в войну он был простым
телефонистом. О, да мы что-то все приуныли… Короче говоря, не верьте вы этому, так
называемому Санче: его прогноз липовый. Он говорит, что мы не верим в войну только
потому, что мы ее не хотим. Правильно – не хотим. И давайте верить, что ее не будет. Чем
сильней будем верить, тем верней ее не будет. Вот и второй тост получился.
– Ура! – сказала Тамара и засмеялась. – Ну-ка, Санча, выпей еще одну кружку воды за
это.
– Нет, больше не влезет, – сказал Санька, довольный веселостью своей подруги. – Да я
и так поддерживаю.
Надя все время сидела молча. Наевшись, она отодвинулась от общего "стола" и начала
самым длинным ногтем чистить остальные. Молчала и Дуня.
– Ты чего это загрустила? – окликнул ее Николай.
Дуня лишь вздохнула своим мыслям.
– Давай побежим наперегонки, – предложила она.
Тут же она вскочила и побежала. Николай догнал ее, схватил за руку и потянул за
собой так, что Дуня едва успевала переставлять ноги. Они быстро запыхались, повалились в
шуршащую траву и прошлогодние листья. Николай ткнулся губами в ее щеку.
– Знаешь, я тоже многое сегодня поняла, – сказала Дуня. – Для меня жизнь – это
больше подарок, чем для других, и я не имею права жить неправильно, обманывать… Я не
хочу обманывать, но ведь я же обманываю… Я не знаю, что со мной происходит, но чем
лучше я к тебе отношусь, тем больше вспоминаю Олежку. Мы ведь так же, как сейчас с
тобой, бегали и с Олежкой. Мне нужно рассказать тебе о нем. Так мне будет легче. Может
быть, и ты лучше меня поймешь.
Николай расслабленно повалился на спину, широко разбрасывая руки.
– Ну, что ж, слушаю, – сказал он.
Дуня стала рассказывать. С Олегом они жили через дорогу, но долго не замечали друг
друга. Весной, когда Олег учился в девятом классе, а Дуня в седьмом, они ездили на
районные соревнования по легкой атлетике. После соревнований, до прихода совхозного
автобуса, всей группой пошли фотографироваться. Лысый, худой фотограф с кожаными
заплатами на локтях пиджака, несмотря на очередь, работал не спеша, как-то задумчиво,
подолгу настраивая свет. И вот когда ослепленная Дуня вышла из света, то заметила на себе
какой-то особенный взгляд Олега. Так на нее еще никто не смотрел. По пути на автостанцию
Олег оказался рядом.
– А ведь ты красивая, – шепнул он ей словно по секрету.
Они стали встречаться, и Олег еще долго удивлялся:
– Ничего не пойму. Почему раньше тебя не видел? Слепой был? Я даже дразнил тебя,
помнишь? А как подзатыльников надавал за то, что ты палку в спицы сунула, помнишь? Я
тогда еще упал и нос расквасил.
Олег играл на баяне, и вечерами стал выходить с ним за ограду, играя такие песни,
которые говорили даже больше, чем слова. А потом он пошел в армию…
Рассказав об Олеге, Дуня и в самом деле почувствовала себя свободней. Сегодня ей
пришло в голову, что она отдает предпочтение Николаю только потому, что он рядом, но