– Ну, что, поработаем сегодня до восьми? – прямо в лоб, зато, по-свойски улыбаясь,
сказал Игорь Тарасович, когда все оживленно вернулись с озерца.
Строители замолчали, обдумывая предложение, и тут вдруг проняло Цибулевича.
– Как это до восьми?! – закричал он, глядя в упор своими голубыми анютиными
глазками, промытыми холодной озерной водой. – Это еще почему? Ты, прораб, не обеспечил
нас цементом, а теперь поработайте, видите ли, до восьми! Ну, ты даешь! Ставь в наряд по
десять часов – будем работать!
– Да вы что! – всплеснув руками, воскликнул Игорь Тарасович. – Как же это по десять
часов ставить? Вы что, за длинным рублем приехали?
– Конечно! – точно так же всплеснув руками, завопил Цибулевич.– Вот за таким
рублищем!
– Да у вас сознательность-то вообще есть?
– Должна бы быть, но ее почему-то нету! – крикнул Цибулевич, словно кого-то
обвиняя, и начал отворачиваться, потому что ему самому все это начало казаться смешным.
Игорь Тарасович и без того стоял с открытым ртом, но тут раскрыл его еще шире. В
это время раздался гудок – на совхозном тракторе подвезли цистерну воды для раствора.
Пингин оглянулся и, спасаясь от проблем, бросился руководить.
– Отцепи! – крикнул ему, высунувшись из кабины тракторист, которому было все
равно, кто тут начальник, кто нет.
– Цибулевич! – рявкнул Игорь Тарасович, показывая на цистерну. – А ну, сейчас же
отцепи!
Цибулевич повиновался.
Просьба прораба о продлении рабочего дня оказалась как бы забытой, но после нее
бригада работала молчаливей обычного. Занимались в основном кладкой. В конце дня Гена,
работавший на бетономешалке, спросил бригадира, сколько еще делать замесов раствора.
Топтайкин вопросительным взглядом обвел остальных.
– А-а, пусть мешают, – словно отмахнувшись, небрежно бросил Цибулевич.
– Давай д-четыре! – крикнул бригадир.
Все засмеялись и заговорили. Шуткой показалось то, что сегодня вместо обычных в
конце дня "один" или "два" послышалось "четыре", да еще так – "д-четыре". Игорь Тарасович
начал ходить на цыпочках, но на него не обращали внимания и работали как будто сами по
себе.
После работы все, уставшие, но довольные собой, сели на доски перекурить.
– Знаешь что? Приходи-ка к нам в общежитие вечерком, когда все угомонятся, –
сказал Бояркину Алексей Федоров. – Посидим, покалякаем. А то какой разговор на работе…
– Приду, – согласился Николай, обрадовавшись, что вечер не окажется пустым.
ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ
В общежитие к Федорову Бояркин пришел тогда, когда там уже укладывались спать. В
доме была веранда, на которой с оттепелью монтажники по вечерам наладились пить чай.
Николай сел за только что протертый, влажный стол и стал смотреть в окно, не видя в черном
стекле ничего, кроме своего отражения. Во дворе кто-то умывался, фыркая от удовольствия и
гремя плохо прибитым умывальником.
– Ну, так о чем пригорюнился? – войдя и поставив на электроплитку чайник с
капельками воды на алюминиевых боках, спросил Федоров.
– Да все о том же, – ответил Николай, убедившись, что Федоров усаживается прочно и
больше никуда не пойдет. – Думаю, утопия это все-таки или нет? Ведь на одну-то веру все
это принять непросто, особенно если вспомнишь некоторые современные события –
убийства, обман, пытки. Как можно восстановить миллионы людей, сожженных в
крематориях в войну, или несколько тысяч человек, зарытых в одну какую-нибудь траншею?
Читал недавно, как трупы сбрасывали в бетонную яму (это уже в наше время, кажется, в
Кампучии) и они, расплавившись от солнца, превратились в какую-то жидкость. И по этой
жидкости черви с хрустом гоняли белые черепа. Как же эту жидкость снова превратить в
людей? А как обратить в людей тех, кто такое с людьми делает, кто проповедует фашизм,
сионизм и прочее дерьмо? Это же и вправду невозможно, чтобы когда-нибудь потом все эти
люди жили вместе и были доброжелательны.
– Да, уж проблем у нас хватает… – согласился Федоров. – Тут и не только это. Человек
и сам по себе невообразимо сложен, чтобы его досконально понять, изучить для твоего
восстановления. Мне кажется даже, что он непознаваемо сложен. Мне однажды один человек
такую загадку загадал, что и до сих пор разгадать не могу… Бетонированная яма, говоришь…
Неужели, люди в жидком виде? Да уж, это картинка. Ты, видимо, много читаешь. А тут все
некогда. Все верчусь. Вот когда в больнице лежал, тогда почитал немного. Особенно
врезалась книга Уолта Уитмена…
– Кого? – с удивлением спросил Николай – очень странным показалось ему