водителя. Тот сначала отрицательно качал головой, потом заговорил и, видимо, согласился.
Николай уже достаточно хорошо знал дорогу, и, когда пассажиры расселись по местам, он
сразу обратил внимание, что автобус, вместо того чтобы начать выворачивать с окраины
поселка на трассу, пошел в глубь поселка. Рыжеусый стоял около водителя и подсказывал
дорогу. Наконец автобус остановился. Водитель не заглушил мотор, а, наоборот, раза два
газанул, прислушиваясь к гулу.
– Извините, что задерживаю, – тихо, так что его слышали только на первых местах,
сказал рыжеусый. – Жену с ребенком нужно забрать из больницы. Тут не врачи, а коновалы,
Четырех я уже похоронил, а пятого хоронить не хочу…
– Ну, ладно, иди, иди, – поторопил его водитель, знавший его дело подробней.
Ждать пришлось долго. Самые спокойные пассажиры стали засыпать.
– В районе задерживались, тут опять стоим. Чего он там застрял?! – минут через
пятнадцать крикнул кто-то с задних мест.
– Ничего-о, подождешь, – осадил его водитель.
Наконец рыжеусый принес очень тепло завернутого грудного ребенка. Следом
семенила его жена в простеньком застиранном платье. Автобус тут же тронулся, женщина, не
успев сесть, покачнулась назад и, запнувшись за чью-то сумку, упала в проходе, но не
вскочила, а лишь отчаянно махнула рукой, признаваясь в своей слабости. По всей видимости,
уход из больницы с больным ребенком сопровождался скандалом, на который ушли ее
последние силы, хотя спорил и требовал муж. Ее заголившиеся ноги, которых она уже не
стыдилась, были тонкие и неровные. Тонкими были и пальцы рук с болтающимся
обручальным кольцом на одном из них. Ей помогли подняться, и она сразу же забрала у мужа
ребенка. Муж уступил ей свое место на первом ряду, а сам присел на вертящееся кресло
рядом с водителем. Маленький ребенок лежал с закрытыми глазами и дышал с тоненьким
птичьим свистом. Женщина как-то странно, очень плотно прикрывала ему лицо покрывалом,
видимо, заботясь, чтобы он постоянно дышал воздухом одной температуры. Она не видела
ничего кругом, и все ее внимание было направлено только на ребенка, словно она держала
сейчас в себе все нити его жизни. Водитель, вывернув на трассу, стал выжимать из автобуса
все возможное, подгоняемый и стремлением войти в график, и свистящим дыханием ребенка.
Рыжеусый сидел рядом и, казалось, уже самим напряженным взглядом вперед хотел ускорить
движение автобуса. Мужчина был широкий, сильный, но когда ребенок издавал особенно
громкий свист, он сжимался и оглядывался через поднятое плечо с таким жалким,
беспомощным выражением, какое, казалось, вообще не шло его лицу. Острый свист ребенка
почему-то плохо заглушался гудением мотора и слышался почти по всему автобусу.
Пассажиры – и старые, и молодые, и городские, и деревенские – тоже теперь часто
посматривали вперед. В автобусе уже никто не дремал и почти никто не разговаривал.
Бояркин, наблюдая за рыжеусым, его женой и ребенком, тоже заразился тревогой и
мучительным сочувствием к ним. "Неужели у них вправду умерло четыре ребенка? – думал
он. – Наверное, это унесло у них полжизни. Что же, они давали им разные имена или
каждого родившегося называли одним и тем же именем? И что же, все четверо похоронены в
одном месте? Ну, хоть бы один, а то ведь четверо. И это каждый раз горе, каждый раз
страшная тоска, каждый раз похороны. Как они вообще не потеряют все силы, всю веру!"
Когда впереди, наконец, показался город, с ребенком стало происходить что-то
страшное. Все услышали, что он задышал с более громким свистом и более длинными
перерывами. Лица матери никто не видел: она склонилась так низко, словно хотела уже сама
дышать за него, но на лице отца, который развернулся и смотрел на них с открытым ртом,
был ужас. "Вот так оно у них и было каждый раз", – подумал Бояркин.
– Сейчас, сейчас, – с напряжением, не разжимая зубов, приговаривал водитель, – скоро
уже, совсем скоро…
Когда начались первые деревянные дома, автобус, опасно сманеврировав, обогнал
такси, водитель высунул руку из окна, замахал, призывая остановиться. Автобус тормознул
первым, и обогнавшее такси присело перед самым его носом. Водитель выскочил, хлопнув
дверью, сказал что-то таксисту и тут же призывно махнул своим пассажирам. Рыжеусый с
женой и ребенком быстро пересели, и такси, рванув с места, свернуло куда-то в боковую
улицу.
Не доехав до автостанции, Бояркин вышел на набережной. Автобус пошел дальше, и
Николай с какой-то тревогой долго провожал его взглядом.