поехал вместе со всеми, но в кабине. И когда на озере он стянул свои брючки, то под ними
оказались вполне человеческие широкие черные сатиновые трусы и белые, как молоко, ноги.
К, тому же, плавал он только "по-собачьи" и боялся глубины. Всем стало ясно, что он не
супермен и что с ним можно сработаться.
Игорь Тарасович пока еще не знал о том, что он работает в Плетневке последние дни.
Он снял, наконец, свою солдатскую телогрейку и на некоторое время активизировался,
разъясняя начальнику по чертежам детали, которых тот мог не знать. Но ни этого темпа, ни
постоянных, более выгодных, но грубых отступлений от проекта, Пингин не выдержал – в
его организме ослабли какие-то нити, он стал ходить тяжело и грузно и, продержавшись без
телогрейки три дня, простыл под ясным весенним солнцем.
* * *
Через две недели после поездки в город Бояркин получил еще одну телеграмму
"срочно выезжай". Конечно же, ничего страшного там не случилось, но надо было ехать,
иначе Наденька могла выкинуть что-нибудь интересное – например, приехать сюда с
Коляшкой со своим большим животом и пойти разбираться с той "бабой", с которой путается
ее муж.
Телеграмму Бояркин получил в обед и, вернувшись, на объект, сразу же сообщил о ней
Хромову.
– Поедешь через неделю, – сказал, как отрезал, тот. – Я сейчас не могу отпускать
рабочих. И так срываются все сроки.
– Так вы же не знаете, зачем мне нужно, – удивленно сказал Николай.
– Я сказал, поедешь через неделю!
Бояркину и самому не хотелось уезжать, но безразличие Хромова взбесило его.
– Да пошел ты к черту! – жестко сказал он, сузив глаза, и швырнул на доски верхонки,
которые, высохнув за обед, пыхнули облачком пыли от цементного раствора. – Если ты так
рассуждаешь, то я бросаю работать сегодня же! Сейчас!
– Убирайся к чертовой матери!
– Чао!
– Вообще убирайся, понял?
– От такого руководителя с удовольствием.
Бояркин тут же решил, что уедет сегодня вечером. Для этого надо было лишь сбросать
в рюкзак свои шмотки и сдать книги в библиотеку. Время еще было, и Николай пошел
сначала искупаться в Длинное озеро. Немного отойдя от кормоцеха, он оглянулся и увидел
Романа Батурина, недоуменно наблюдающего за ним. Роман стоял на лесах с мастерком в
руке, по пояс возвышаясь над еще мокрой кладкой, сделанной до обеда при помощи
Бояркина. Николай ясно представил, какая будет у него сейчас работа, как она закончится
вечером и как все рабочие пойдут "по домам". Этот привычный ход событий для Николая
окончился, и в душе даже защемило. "А, к черту! – подумал Бояркин и с отчаянием махнул
рукой, словно отрубая последние нити. До Длинного озера напрямик было чуть больше двух
километров. Сначала Николай пошел быстрым шагом, потом побежал, и легко, без передыха,
покрыв все расстояние, остался доволен своей легкостью.
На песке, хорошо промытом дождями, загорали десятиклассницы. Все были с
книжками. Очень скоро девчонки уезжали в город, и загар был просто необходим. Бояркин
заволновался, надеясь, что Дуня тоже где-то здесь. Он разделся и сел на раскаленный песок.
Лето было лишь в начале, но все уже напоминало его середину. Не верилось, что такая
высокая трава могла вымахать в этом году. Правдоподобнее казалось, что всю зиму, еще с
прошлого лета, она стояла сухой, а этой весной зеленый сок земли хлынул в ее капилляры, и
трава снова стала тяжелой, колышущейся, шелковистой. Над головой мельтешили бабочки, с
сухим звоном носились мухи, на краткий момент оставляя после себя в воздухе серебристо-
звенящие росчерки. Николай любил лето больше весны, зимы и осени, вместе взятых, Свое
детство он помнил только летним. С самой весны он был стрижен наголо и все лето бегал в
сандалиях на босу ногу, так что когда разувался, то сандалии словно оставались на ногах,
нарисованные загаром. Вспомнив это, Бояркин наметил обязательно купить Коляшке
сандалии – пусть бегает.
Сначала Николай сидел прямо, а когда дыхание успокоилось, раскинув руки, лег
спиной на горячий песок. Приятно было ощущать жжение солнца на лице, какую-то, хотя бы
временную освобожденность в душе.
– Боя-аркин! – окликнули его.
Николай сразу узнал этот голос, хотя впервые, может быть из-за свидетелей, Дуня
назвала его по фамилии. Не меняя положения, он повернул голову и замер. Дуня в голубом
"малом" купальнике, стройная и красивая, стояла на другой стороне озера. Ее глаза из-под
заросшей челки смотрели дерзко, испытывающе.