слепыми, в конце концов, доконало его. Мысль об уходе стала очевидной. Вначале он думал
уйти куда-нибудь недалеко на квартиру, чтобы чаще видеть сына и не переставать быть ему
отцом. Но как приходить? Обязательно будут слезы, скандалы. Нет, если уходить, так уходить
подальше. Быть может, уехать на стройку в Тюмень или в Арктику, или списаться с Санькой,
который теперь уже во Владивостоке?
Но с Санькой Николай неожиданно столкнулся на улице около магазина.
Обрадованный Санька принялся тискать Бояркина, хохотать.
– Ну, как там, никого еще не собираются восстанавливать из наших предков? –
говорил он.
– А ты, почему здесь? – спросил его Николай. – Почему не уехал?
– Да не получилось…
– А что? У тебя кто-нибудь умер или ты женился, или что?
– Да ничего, – говорил Санька, довольно смеясь, – все нормально…
– Эх, Санька, Санька, – только и сказал ему Бояркин. – Пропащий ты, оказывается,
человек. Нормальный, как ты говоришь. Даже слишком нормальный.
Итак, оставалась Арктика. Что ж, и это прекрасно. Ведь он все-таки радист. Бояркин
узнал адреса для запросов, узнал об условиях жизни, о примерной зарплате. Мысленно было
уже написано письмо, с просьбой послать его на остров Уединения в Баренцево море. Но это
письмо так и не легло на бумагу. Образумил довод, случайно подсказанный Ларионовым. В
середине лета Борис все же съездил на курорт и теперь грустно вздыхал о своем романе,
который состоялся при сиянии белого прибалтийского песка, при романтическом кисловатом
дыхании моря, при соснах, держащихся на растопыренных корнях, из-под которых выдуло
песок. Но жизнь Ларионова от этого не изменилась. Как и раньше, Борис находился в
привычно-устойчивом положении "накануне", когда, казалось, достаточно малейшего толчка,
чтобы он куда-то двинулся.
– Трудно все поменять, – печально сознался Борис. – Пусть у меня тут все плохое, но
ведь оно же мое. А в другом месте все чужое. А-а, да чего там – просто соскучился я по дому,
по городу и даже, смешно сказать, по бригаде, даже по Федоськину.
"А ведь Арктика-то меня не удержит, – подумал потом Бояркин, – это уж слишком не
мое".
Дорог было много, но ни одна не подходила. Николай стоял, смотрел сквозь голые
ветки на автобусную остановку, ветки мешали хорошо ее видеть". Сколько все-таки в городе
деревьев, – подумал он. – Если бы исчезли вдруг дома, то остался бы настоящий лес". И тут
Бояркин, казалось, без всякой связи со своими размышлениями вспомнил Елкино и лес,
когда-то шумевший за Шундой. Николай резко шагнул и выключил магнитофон – музыка
стала вдруг мешать. Родина!.. Так вот он тот самый простейший и самый важный сдвиг,
который сразу же совместит ранее несовместимое, устранит массу проблем и неувязок.
Бояркин уже стремительно ходил по комнате. Он был в восторге от этого решения,
свалившегося на него словно с потолка, и даже не сердился на себя за то, что так долго не
доходил до самого простого. "Надо ехать, надо ехать…" – твердил он себе. А когда ехать? И
снова тысяча сомнений… Николай остановился перед окном. Проходили минуты, а он все
стоял, не зная, как сделать шаг в сторону нового решения. Уходить все-таки или нет? Да ведь
это же всю жизнь переменить! Неизвестно, сколько времени он простоял, и вдруг очнулся от
собственного действия, от того, что он уже, оказывается, не стоит, а совершенно неосознанно
взял стул и подставил его к шкафу, на котором лежал "дембельский" чемодан с якорями. В
человеке, видимо, существует еще какой-то, не слишком зависимый от разума механизм,
который включается тогда, когда разум устает от сомнений, а поступок остается
необходимым. "Так, значит, я решился, я ухожу? – спросил Николай сам себя,
приостановившись уже с чемоданом в руке, и ответил: – Да, ухожу. ."
В чемодан он забросил несколько самых необходимых книг, записные книжки,
дневники, тетрадку со своими педагогическими размышлениями, из которых ничего пока не
вышло и, наверное, не выйдет, потому что и тут он, кажется, заблудился…
На минуту он замедлился, присел на диван. Завтра ведь ему во вторую смену на
работу. Но сейчас нельзя было себя тормозить. Если задержаться, увидеть Наденьку и
особенно Коляшку, то потом будет трудно с собой совладать. Лучше сразу. Да и душа уже
ринулась в новую отдушину так, что не удержать. В крайнем случае, потом можно будет
написать письмо, попросить, чтобы выдали документы, может быть, списаться и с
паспортным столом. Да и приехать можно будет, главное, не останавливаться сейчас.