Вспомнив про установку, Николай удивился, что, оказывается, совсем не жалеет о ней.
Да и чего себя обманывать – он лишь за деньги исполнял требуемое. Другие там ссорились,
воевали, да уж хотя бы бессловесно переживали, как Ларионов, а он был спокоен. С другой
стороны, однажды на службе он просто взбесился, узнав из материного письма, как
городские ягодники спилили старые черемуховые кусты, чтобы облегчить себе сбор
черемухи. Вот где было все свое.
Бояркин хотел написать записку – некое прощальное письмо – и попросить Наденьку
заботиться о сыне – сейчас это занимало его больше всего. Но, Наденька, примет, это,
конечно, за издевательство. Написал коротко: "Прощай, я не вернусь. Ты умная девочка и все
поймешь". Подумал, что Наденьку взбесит слово "девочка", хотел исправить на "женщина",
но написать "умная женщина" не поднялась рука. Конечно же, сейчас было не самое лучшее
время покидать Наденьку. Излишние переживания вредны и ей и ребенку, но Бояркин уже не
мог остановиться и груз этой своей вины мог облегчить лишь доводом, что для Наденьки его
резкий уход будет легче, чем постоянное нервное напряжение. Николаю было тяжело от
своей боли и от боли, которую он причиняет другим: и Наденьке с ее матерью, тетками и
бабушкой, и своим родителям в Ковыльном, и, может быть, даже Никите Артемьевичу.
Бояркин знал, что эта боль надолго – всю жизнь уже одним фактом своего существования
будет тревожить его Коляшка. Будет тревожить и не родившийся пока еще ребенок. "Я
умышленно иду через боль, – подумал он, – но это ведет к лучшему… Надо, в конце концов,
научиться поступать твердо. Даже доброта без твердости – всего лишь мягкотелость. Все
люди, которые мне дороги: и мой отец, и Алексей Федоров, и Гриня Коренев – умеют
поступать так".
* * *
Стучали колеса. Вагон оказался новым, пахнущим синтетикой и лаком. "Возвращаюсь,
как побитая собака, – глядя в окно на пробегающие поля, думал Бояркин на вторые сутки
пути. – Я не придумал ничего нового. Эта дороженька давно уже предсказана и описана
газетными статьями, зафиксирована статистикой. Я возвращаюсь на родину. Дело там
найдется. Может быть, и родителей потом туда верну – зачем им жить на стороне… Но, может
быть, я какое-то исключение из статистики? Ведь у меня-то просто не сложилась личная
жизнь. И у Игорька не сложилась. Тоже исключение. А не из таких ли исключений и состоит
вся статистика? Хотя при чем здесь все это – уж в своих-то тупиках виноват я сам".
Бояркин, пожалуй, был прав в этом только субъективно, Все мы не можем быть
независимыми от жизни, но всех нас она крутит по-разному. Бояркин много думал о ней,
мечтал, строил теории и проверял эти теории на себе. Поэтому и был он от жизни наиболее
зависимым. Все мы приходим в мир уже неодинаковыми, а разные обстоятельства, в которые
мы попадаем, формируют разные судьбы. Если бы обстоятельства были одинаковыми, тогда
и человеческий опыт был бы почти одинаков. Но время, слава богу, не стоит, и каждому
человеку необходимо самому и по-своему перекинуть свой личный мостик к переднему
краю, к самой сути жизни через все предрассудки и глупости эпохи. Мы обязаны жить
искренне, правдиво, счастливо. Именно такое стремление наиболее крепко объединяет людей
различных времен и, значит, скрепляет все человечество.
Да, Бояркину было и легко и тяжело. Но, пожалуй, уже от соединения разных
состояний, оттого, что все его личностные векторы сошлись в одну точку, он почувствовал
себя очень широко и взволнованно. "Вот я – Николай Бояркин, – думал он, – я нахожусь в
этом маленьком пространстве вагонного купе. Мне двадцать четыре…" Это был момент его
особенного состояния души, которое он назвал Осознанием. Чаще всего оно приходило не во
время каких-то ярких событий, а во время глубинных самопереэкзаменований, когда он
мысленно ставил личную подпись под минувшим отрезком жизни. Так было во время
службы, когда корабль пришел с морского дежурства, на кладбище в Елкино перед
фотографией погибшей девушки. Это было, когда он сидел у печки в пустом низеньком
домике, похожем на баню, и ждал прихода нелюбимой жены. Так было часто. А теперь несся
поезд по блестящим рельсам, тянущимся жилами по всей Земле. В это время Земля вместе со
своими лесами, озерами, морями, городами, составленными из микрорайонов, с железными
дорогами, заводами и журавлями неслась по орбите вокруг своей звезды. И само кричащее
жертвенное солнце тоже неслось в пространстве со скоростью двести пятьдесят километров