горбатился один большой стол, построенный из отдельных маленьких, разной высоты
столов, весь покрытый тарелками, бутылками, рюмками. "Ого-го, – пронеслось в голове
Бояркина, увидевшего этот стол, – да тут все серьезно". Больше всего ему хотелось присесть
или еще лучше поспать, как бывало после ночной смены. Да и пообедать бы уже…
Валентина Петровна выхватила у него, наконец, сумки и заторопила. Его дядя ей
понравился. Ей показалось, что и сам он взглянул на нее заинтересованно. Сразу же за его
спиной она осмотрела свое лицо в макияже, улыбнулась, оскалив чернеющие зубы, и
осталась довольна яркостью алых, пламенных губ, считая это самым главным.
Через десять минут почти вся толпа двинулась вниз – садиться в подкатившие такси.
Потом Бояркин никак не мог четко уяснить свою роль в катании на машинах, в
фотографировании… Не понимал, почему именно он центр внимания, отчего ему задают
вопросы и подсказывают каждый шаг. Он чувствовал вину и перед Наденькой за то, что
никто не посчитался с придуманным ими планом, за то, что пришлось подчиниться
Валентине Петровне и Раисе Петровне, особенно активно всем распоряжающейся.
В загсе перед торжественной женщиной с красной лентой через плечо Бояркин стоял
растерянный. Он пытался переживать то, что, по его мнению, было положено переживать в
таком случае, но никакого высокого волнения не находилось. После церемонии
бракосочетания в загсе начались какие-то нелепые свадебные ритуалы, которых он не знал, и
знать не хотел, и которые казались ему сплошным издевательством. Комсомольская свадьба
Мучагина была единственной свадьбой, в которой ему приходилось участвовать, но там все
было просто.
Поначалу Никита Артемьевич взялся выполнять обязанности шафера, но,
разозленный не в меру активными сестрами, быстро отмахнулся от своей почетной роли.
Тогда все свалилось на того, кому отмахнуться никак было нельзя – на самого жениха. То и
дело Николай должен был что-либо выкупать: то лестницу, по которой вместе с невестой
поднимались в квартиру, то стулья себе и Наденьке, то право подвинуться, то право пройти.
Сразу же по возвращении из загса, когда все устроились за столом, Раиса Петровна
развернула какой-то длинный свиток и прочла.
– Любимой племяннице и ее избраннику в спутники жизни…
Это было подробное изложение правил семейной жизни, созданное Раисой Петровной
в последнюю ночь по воспоминаниям совместной жизни с мужем-алкоголиком,
скончавшимся три года назад от рака желудка, и на основе опыта с захаживающим в гости
майором бронетанковых войск. По сути, это было краткое изложение ее жизни, с
акцентированием на некоторых, как ей казалось, поучительных моментах. При чтении Раиса
Петровна впала в лирическое волнение. Еще с утра она немного пригубила, и теперь считала
себя причастной к счастью молодых. Разве не она воспитывала любимую племянницу, когда
та училась в девятом и десятом, стуча по ее голове костяшками пальцев или, держа руки,
пока мать нахлестывала по щекам? Что ж, воспитание пошло на пользу – Наденька давно
была уже ласковой и послушной, что для жены наипервейшее качество.
Бояркин, слышавший уже во всех подробностях об этом воспитании и на собственной
шкуре испытавший упрямство, которым оно обернулось, едва сдерживался, чтобы не
захохотать над дутой тетушкиной значимостью и грамотой.
Потом на краткое время, видимо, для какого-то символического благословения была
вместе с креслом вынесена Нина Афанасьевна, подвязанная белым платочком. С утра она
видела тени, мелькающие в щели под дверью, потом успела поговорить с дочерью Тамарой и
пожаловаться на немощь Степаниде. Потом все ушли, а в ее комнату внесли цветок с
сочными листьями, которые она, не удержавшись, долго ощупывала с радостью и
удивлением.
Внесенная старуха была опрятно одета, и Валентина Петровна с гордостью несколько
минут простояла за спинкой ее кресла. Но в этой комнате, где она не была уже целый год,
Нина Афанасьевна со своей дряблой синеватой кожей показалась какой-то неуместной, и
многим стало неловко за свое здоровье и веселость. Застолье несколько притихло. Старуха,
обведя взглядом всех гостей, подняла глаза на шкафы.
– Глядите-ка, – вдруг искренне удивилась она, – цветок-то распустился… Вай, вай, ну
прямо граммофон…
Все засмеялись. Валентина Петровна тоже засмеялась и позаботилась, чтобы мать
отнесли назад.
За столом щедро лилась и булькала водка. Много шумели и заставляли молодых