насоса забивалась обвязка, уходило масло из картера или возникала пожароопасная ситуация.
Более того, он и шел-то сразу туда, куда требовалось. Иной же раз Борис выходил каждые
пятнадцать минут, и всякий раз не зря. Никогда не глядя на приборы, что было делом
операторов, Ларионов каким-то образом по общему гулу установки, по настроению всей
бригады, на которое в свою очередь приборы действовали нервозно или успокаивающе,
входил в общий ритм со всеми, и его действия всегда соответствовали поведению установки.
Но, как он предвидел случайности, – это было просто необъяснимо.
В утро того же запомнившегося дня, когда повседневное обсуждение новостей
подходило к концу, в операторную пришел молодой черноусый электрик Федя. Он устроился
на работу чуть раньше Бояркина, понравился своими усами Ларионову, и Борис стал ласково
и покровительственно называть его Хфедей. В этот раз Ларионова в операторной не
оказалось.
– Где тут машинист? – спросил Федя.
– Здесь, – не постеснялся напомнить о себе Николай.
– У десятого насоса надо полумуфту собрать, – сказал Федя, гордясь тем, что у него
серьезное дело. – Как соберешь, скажешь. Я подам на пего высокое напряжение,
В операторной заулыбались, потому что старые электрики говорили об этом короче,
без упоминания о высоком напряжении.
На этот раз Бояркин сделал все самостоятельно, и Ларионов подошел только к запуску
насоса. Когда двигатель загудел, Борис прислушался, потом, проверяя вибрацию, приложил
свои длинные пальцы поочередно к двигателю, к корпусу насоса и, улыбаясь, развел руками
– ничего, мол, не скажешь. Николай почувствовал себя именинником.
* * *
ЧП, случившееся в этот день, потрясло не только новичка Бояркина, но и ветеранов.
Установка словно напомнила, что тот круглосуточный рев, от которого на аппаратном дворе
люди объясняются жестами, был лишь ее добродушным мурлыканьем, что те отношения,
при которых рабочие без опаски ходили около нее, что-то подчищая и осматривая, было
необоснованным панибратством. И вот, неожиданно выйдя из-под контроля, установка
показала такую яростную, отчаянную силу, что люди оказались психически подавленными,
способными на безрассудные поступки.
Когда все рабочие пообедали (в столовую ходили по очереди) и собрались в
операторной, на установке пропало как раз то высокое напряжение, о котором так гордо
говорил электрик Федя. Такое случалось и раньше, но всегда лишь кратковременно. Обычно
за те секунды, пока бригада добегала от операторной до оборудования, напряжение
подавалось, и все двигатели запускались. Чем быстрее реагировали рабочие, тем быстрее
потом можно было выправить пошатнувшийся режим.
После отключения Борис Ларионов сразу, как обычно, побежал в горячую насосную к
насосам более мощным, ключевым для режима. Утопив до отказа кнопку "пуск", он
растерялся. Привычного эффекта, когда при включении должен был вздрогнуть бетон под
ногами, воздух дернуть в решетку электромотора, на этот раз не произошло. Вдавливая
кнопку в гнездо, Борис обычно словно будил находящуюся за ней силу, но теперь кнопка
оказалась "пустой". Как ни проста была ситуация, но Ларионову она еще не встречалась.
Когда он объяснял Бояркину, что насосы после кратковременного падения напряжения надо
включать как можно скорее, тот спросил: "А что делать, если они не подключатся?" "А если
не подключатся, то отбегай подальше от установки и смотри, как она взлетит на воздух,
потому что процесс станет неуправляемым", – засмеявшись, ответил тогда Борис, зная, что
такое просто исключено, что для предотвращения таких случаев предусмотрен не один
аварийный вариант. Не веря в "пустоту" кнопки и еще несколько раз надавив ее, Борис
бросился к соседнему насосу. Не включался и тот. Напряжения не было. Ларионов, чье дело
было – насосы, никогда особенно не вникал, что именно происходит внутри колонн, но
теперь он представил мощное брожение в этих громадных трубах, при котором быстро
возрастающему давлению нет выхода. Бориса вдруг охватило какое-то радостное, отчаянное
состояние, словно он, наконец, дождался чего-то необыкновенного. Это необыкновенное
стремительно неслось в его жизнь и должно было многое в ней изменить. На мгновение он
успокоился, поняв, что бегать от насоса к насосу не имеет смысла, посмотрел на потолок и
усмехнулся – эти капитальные железобетонные балки и перекрытия могли в одну, любую
теперь, секунду превратиться в развалины. И что значит он, муравей в пластмассовой каске,