И тут он, даже близорукий, увидел смех в глазах Арустамова, и даже, что его лицо смягчило своё поначалу суровое выражение.
В этот момент и Виктор хотел что-то добавить от себя, но Платон опять одёрнул его, на этот раз за полу пиджака. И тот осекся. Но зав. кафедрой успел заметить порыв Саторкина и, обращаясь уже только к нему, спросил:
— «А вы подтверждаете слова вашего товарища?».
— «Д-да! П…П… подтверждаю!».
— «Ладно! Давайте сделаем так: вы напишете на моё имя подробную объяснительную, записку, я переговорю с преподавателями и мы решим, что с вами делать дальше! Идите!».
— «Спасибо! Извините! До свидания!» — за обоих ответил Кочет.
— «Фу-у-у! — облегчённо выдохнул Виктор, вытирая со лба обильный пот, когда они немного отошли от дверей кабинета — Кажется, пронесло!?».
— «Странно! А меня нет!» — в унисон ему тут же пошутил Платон, грудь которого уже распирали радость за намечающееся разрешение конфликта и гордость за самого себя.
— «Платон! А ты здорово всё объяснил Арустамову! Никто, мол, не виноват! А всё дело в стечении обстоятельств!» — всё ещё находясь весь не в себе, не обратил внимание на шутку Кочета, Виктор.
— «А ты считаешь, что это мы виноваты?!».
— «Если формально, то да! Никто же нас за язык не тянул, особенно тебя!? Надо же было такое отчубучить: на букву «Ко»?! Ха-ха-ха!» — уже истерически смеялся, отходящий от шока и приходящий в себя Саторкин.
— «А ты, как шахматист, специалист по формальной логике, согласись, что в жизни так просто и правильно часто не бывает! Она бывает в чём-то сложнее, но в чём-то и проще! Во всяком случае, разнообразнее и интереснее, а даже смешнее!» — уведомил друга Платон.
— «Но теперь дело за тобой! Я, надеюсь, ты напишешь подробно, как было, и что никто не виноват!?» — всё ещё о своём переживал Виктор.
— «Конечно! Всё опишу подробно, как было на самом деле, с разных позиций, и, что и кто неправильно подумал! Вот как раз завтра вечером время будет и напишу!» — окончательно успокоил Саторкина Кочет.
— «Ну, как? Что вам сказал Арустамов?!» — первым спросил Игорь Заборских, про себя нескрываемо довольный, что это не коснулось его самого.
— «Да нас выгоняют из института!» — дёрнув Витю за рукав, чтобы молчал, с трагическим видом пошутил Платон.
— «Как?! За что?!» — искренне испугался за друзей Юра Гуров.
— «Так и мы ему тоже так говорили, что мы не виноваты, что это недоразумение, обидное стечение обстоятельства, и что всё началось с рыжего! А он обещал разобраться! Попросил написать объяснительную записку!» — объяснил Платон.
— «Как?! С меня, что ли?!» — сглотнув слюну с нервным движением кадыка, изменился в лице Игорь с язвительной улыбки на животный страх.
— «С тебя, с тебя!» — добавил перцу, теперь с удовольствием поучаствовавший в шутке, Саторкин.
— «Да не боись ты! Шутим мы! Всё пока упирается в нашу объяснительную записку!» — сжалился Кочет над самым младшим и самым поверхностным в их группе.
Утром в четверг Платон проснулся с сильной болью верхней распухшей губы, из-за чего даже не стал бриться.
— «У тебя явно чирей! Сегодня же сходи к кожнику — они лечат фурункулы!» — разглядев и прощупав губу, наставила его мама, заручившись обещанием сына.
И Платон опять сходил в заводскую медсанчасть, где мамин диагноз естественно подтвердился. Более того, Платон признался врачу, что чирьи периодически одолевают его, и он никак не может от них избавиться.
Тогда врач — пожилой мужчина — прописал ему от фурункулёза пить пивные дрожжи и принимать гомеопатические таблетки Сульфур йод. А от этого фурункула на верхней губе он дал больничный и рецепт на покупку мазей, прописав сначала для созревания фурункула мазать его Ихтиоловой мазью, а когда созреет для вытягивания и заживления — мазью Вишневского.
Остальное время четверга до посещения врача и после Платон на работе продумывал текст объяснительной записки, в итоге переписав её начисто, чтобы не тратить время вечером, а потом ещё и не искать способа передать её Саторкину.