И он нарочно отдал её Игорю Заборских, чтобы тот, наверняка от страха и недоверия прочитав её, не подумал о кознях за его спиной и предательстве со стороны товарищей.
— «Игорёк! Видишь? — показал он на распухшую и не бритую верхнюю губу — Я ухожу на больничный! Поэтому у меня к тебе просьба передать эту объяснительную записку Вите Саторкину, чтобы он в пятницу обязательно отнёс её к Арустамову! А то нас опять не допустят до занятий! Сделаешь?!», — попросив и передав Игорю Заборских сложенный двойной тетрадный листок, несколько успокоил его Платон.
— «Конечно, передам!» — с неподдельным интересом взял тот долгожданный листок с потенциально возможным компроматом на себя.
А после ухода Платона он с дрожащими от нетерпения и волнения руками, прочитал его. А потом ещё раз, но уже с радостью, поделившись ею со своим наставником Георгием Валентиновичем Витковым, которому ещё утром сетовал по поводу своей дальнейшей, возможно даже несчастной, студенческой судьбы.
— «Ну, вот, видишь?! Я же говорил тебе, что Платон не такой человек! Он выше всего этого! Он птица высокого полёта! Хоть и Кочет?!» — с удовлетворением за свою правоту, по-привычке пошутил Витков.
— «Да! Платон это… мысль! Вон, как он чётко описал всё, как было?! И в итоге никто не виноват!?» — согласился с ним, наконец, совсем успокоившийся Игорь Заборских.
— «Да, талант! А как это никто не виноват?! Так не бывает! Из его записки совершенно ясно, что виновата сама преподавательница, поспешившая с выводами! Я даже думаю, что ей после прочтения самой станет стыдно за своё поведение! Ты мне потом расскажи, как и чем дело кончится!» — завершил их разговор Г.В.Витков — опытный интеллигентный мужчина средних лет.
И в пятницу в электричке, по дороге в институт, Заборских, Гуров и особенно Саторкин внимательно читали объяснительную Кочета, оставшись ею чрезвычайно довольными.
А Виктор сразу понёс её на кафедру «Начертательной геометрии и черчения», и в отсутствие Х.А. Арустамова передал её секретарше, которая обещала в ближайшее же время передать её заведующему кафедрой.
С понедельника усатый и с заклеенной пластырем верхней губой Платон уже посещал занятия в институте.
Поэтому в среду 18 сентября Кочет с Саторкиным выехали в институт теперь с трепетным ожиданием решения их вопроса.
Но не успели они подойти к своей аудитории, как шедшая навстречу с другого конца коридора преподавательница Сумская сама окликнула их, обращаясь к Кочету, сразу опередившему её с извинениями.
Но та, не дослушав их, чуть взволнованно перебила его:
— «Ребята! Извинения ваши приняты! Я всё поняла и допускаю вас до занятий! Но вы и меня поймите! У меня такой же сын, как и вы! — кивнула она на Кочета — И я в тот момент подумала, а что, если и он так себя ведёт?! Поэтому, возможно, я слишком проэмоционировала?! Извините! А вашу объяснительную я оставила себе на память!» — добродушно и даже чуть смущённо объявила она.
— «Да ничего! Всё стало понятно! У меня мама тоже была преподавателем!» — с пониманием реагировал и Платон.
— «Даже сестре Шарикяна преподавала!» — непонятно на что за друга намекнул и Виктор.
— «Ну, тогда мы поймём друг друга! Заходите в аудиторию!».
— «Спасибо! Но только после вас!» — любезно расшаркался Кочет.
— Так значит, она действительно поняла свою ошибку?! Вот что значит сила печатного слова, как мне неоднократно давно говаривал отец?! — удовлетворённо про себя заметил Платон.
И Кочет с Саторкиным, наконец, приступили к долгожданным занятиям черчением в своей группе.
А вскоре Сумская выяснила, что Кочет, оказывается, не только хорошо владеет пером, но и самый толковый в чтении чертежей, быстро находя ошибки и в чертежах у товарищей. И она сделала его своим помощником, перед сдачей чертежей ей, просматривающим их и находящим в них ошибки и недочёты.
— «А что же вы сами? У всех товарищей ошибки находите, а у себя допустили целых две?!» — удивила она вопросом, проверив чертёж Кочета.
Но тот, сразу покраснев, практически мгновенно нашёл их.
— «Да! А у вас действительно на чертежи глаз-алмаз, вернее ватерпас, как тут кто-то про вас сказал?!» — обрадовалась Сумская своему выводу.
— А ведь из-за меня, если бы я настояла, его могли бы отчислить из института?! А он, оказывается, гений!? Вот как бывает?! — подумала она.
Решив этот вопрос и вылечив фурункул, Платон сбрил и усы.
— Вот теперь пришла пора вплотную заняться Таней! — решил он действовать теперь быстро и решительно.