Клепиков поднялся и, стараясь не шуметь, направился к выходу. Угораздило же застрять в этой дыре!
Он стоял на перроне, оглядываясь, проклиная ночное происшествие, и почему-то никак не мог забыть черного волосатого мешочника. Прошел вдоль путей до семафора.
Всюду краснели разбитые за годы войны теплушки. Маленький, прихрамывающий паровозик оттаскивал их подальше, в тупик.
Мимо станции без остановки промчался товарный поезд. Клепиков посмотрел ему вслед и отчаянно затосковал. Все больше думал он о том, что ждет его впереди, какие новые унижения, неудачи.
«Будут ругать, — он снял фуражку, и голова, с прилипшими к вискам влажными смоляными косичками, закурилась легким аром. — Хорошо им сидеть в Москве! А попробовали бы сунуться в уезд — в эту черноземную пучину, кишащую беднотой, матросами, фронтовиками… Чужими-то руками и дурак сумеет жар загребать!»
Следующий поезд остановился. Пока паровоз набирал воду, Клепиков опять забрался на крышу. Раскинув циркулем ноги, там уже лежал «пассажир». Клепиков взглянул на его улыбающуюся волосатую физиономию и вздрогнул… Без сомненья, на солнышке грелось «дитя Хитрова рынка».
— Послушай, — обратился к нему Клепиков, — не с того ли света явился?
— Не шуми! — подмигнул мешочник, — поезд тронется, потолкуем.
— Нет, в самом деле… Как ты уцелел?
— Видать, покойная бабушка черту взятку дала. Они устроились рядом, забыв о ссоре. Когда поезд тронулся, мешочник начал:
— Откровенно говоря, это я по тебе поминки справлял. Ночью состав разлетелся под уклон… А ты спишь. Хотел я разбудить, кричу. Но грохот такой, что сам дьявол оглохнет. Мешки мои трясет, кидает в стороны. Потом от резкого торможения они вырвались у меня из рук и — тю-тю! Заодно и тебя махнуло… Капут! — думаю. — Отпетушилось их благородие! Некому теперь политикой заниматься! И поскорее спускаюсь вниз. На остановке слез и отмерил верст десять по шпалам, за мешками. — Нашёл?
— А куда им деться? Только порвались, убыток вышел. Однако собрал с песочком, — ничего. Москвичи ста ля неразборчивые… Ну, а заплачено за эти мешки дороговато — двух своих парней оставил я у хлебного эшелона…
— Значит, мы с тобой сели на одной станции? — Абсолютно так.
— Почему же я тебя не видел?
— У меня, такое правило: не показываться на глаза всякому дураку.
Клепиков метнул на соседа бешеный взгляд. Процедил сквозь зубы:
— Сволочь…
— Сейчас одни сволочи на крышах ездят, — невозмутимо ответил мешочник.
Клепиков больше не смотрел на него. Достал серебряный портсигар. Сосед попросил папироску. Он явно забавлялся. И вдруг сказал торжествуя:
— Решительно не узнаешь, стало быть, Николай Петрович?
— Что-о? Откуда ты меня… — Клепиков поперхнулся, смотрел на мешочника почти со страхом..
— Кожухова помнишь? — Неужели…
— Хорошенькая песенка начинается с этого слова:
Неужели, в самом деле, Ах, неужели заберут?..Клепиков, разглядывая бывшего сподвижника анархиста Бермана, расстрелянного ВЧК, качал головой: — Сильно, брат, изменился…
— Не очень. Эти тряпки, дорожная пыль и борода — для конспирации. Боюсь попасть в Чека. Не за мешочничество боюсь — за отрядные дела. Я ведь с Берманом до конца выкомаривал. И сейчас по старой дорожке хожу!
— Ты, кажется, напоследок украл в Совете, десять тысяч рублей и скрылся… — припомнил Клепиков.
Анархист залился веселым смехом, и Клепиков как-то сразу увидел под этой бутафорской внешностью прежнего остроносого и пронырливого Кожухова…
Поезд на большой скорости подходил к столице.
— Мы еще погуляем! — кричал Кожухов. — Да будет тебе известно, Николай Петрович, в Москве готовится буча… Мне это верный человек шепнул… Один из ваших «левых».
— Кто такой?
— Мой однокашник Протопопов. Не знаешь? Он сейчас большая шишка, помощник начальника отряда Всероссийской Чрезвычайки… Эх, кажись, поджидают нас у вокзала, Николай Петрович, — забеспокоился Кожухов, поглядывая вперед.
— Облава?
— В полном смысле.
— Так неужели боишься при таком однокашнике? Выручит.
Кожухов недоверчиво мотнул головой.
— В нашем блатном мире закон волчий: раненого своя стая разорвет на куски.
Перезванивая буферами и сотрясаясь, поезд остановился. Замелькали по сторонам черные штыки заградительного отряда.
Кожухов скользнул с мешками вниз, нырнул под вагоны, стоявшие на соседних путях.