Вся пора взросления сыновей пришлась на него. Потому что мать, жена в смысле, пролежала больная полтора года, а потом умерла. Лечить её пытались и в городе, ещё до того, как она слегла в постель, но все результаты, выражаясь тавтологично, но очень точно, — оказались безрезультатными(!), пустыми.
И теперь если Андрей Михалыч был не на рыбалке и не на охоте, если он не колол дрова, складывая их в предбанник, и если не занимался вообще хозяйством, будь то в доме или во дворе, — то имел обыкновение сидеть на крыльце дома, крутить самокрутки, курить и как бы пустым, но на самом деле очень глубоким взглядом смотреть куда-то вдаль, за верхушку леса, где простирался оранжево-розовый вечерний горизонт. Была у него и собака по кличке Адольф, немецкая овчарка, и пока она не умерла после девяти лет жизни, то, как правило, всегда сидела у крылечка подле хозяина, да и вообще всюду таскалась за ним и была старику верным другом и помощником на рыбалке и на охоте.
Андрей жизнью не тяготился, и, всю жизнь свою будучи занудным работягой, воспринимал едва ли не всякое бремя жизни как промысел божий. Даже смерть жены он перенёс стойко. Молился много в то время, но от Господа своего не отрёкся, когда мольбы всё же не помогли.
Был он ещё жутко любопытный, но это главным образом до знаний — довелось ему в своё время изучить и Коран, потому как он немного владел татарским языком, а также изучал по молодости и буддизм, и даосизм, и многое множество различных вероучений и философских трактатов. И поэтому если и был он фанатик, то фанатик веры как таковой, которая также и страсть к познанию в себя вбирала.
Но это что касается отца, характер которого тоже необходимо понять, чтобы до конца стали ясны впоследствии мотивы действий некоторых его сыновей.
Глава 4
Алексей
Пётр, самый старший сын, должен был осенью идти в армию и имел намерение остаться служить по контракту. Степану до армии оставался год, и пока что он жил и учился на инженера в городе. Ездил к нему пару раз Андрей Михалыч, дабы проведать, учится ли его сын на самом деле или только дурака валяет. Степан вроде как учился. Хотя и застукал Андрей Михалыч его тогда с девкой, но ничего сыну обидного не сказал, только посоветовал голову не терять. Это Андрей вообще всем своим сыновьям советовал, помня себя в их годы. Если бы не книги, — уверял он себя, — точно бы дел наворотил по молодости, так что всю жизнь потом расхлёбывать бы пришлось. В юности он был очень не сдержан. То есть внешне казался дисциплинированным, но имел крайне вспыльчивый характер. И больше всего он поэтому переживал за младшего сына — за Алексея, который больше, чем другие сыновья, напоминал ему его самого в юности.
Алексей и вправду очень походил на отца, но ещё большее сходство было внешнее, потому как характера Алексей всё же был иного, более цикличного, что ли. Его эмоциональность не отдавала мрачностью, да и в детстве он был очень светлый мальчик, очень, то есть, открытый; чего нельзя было так опрометчиво сказать о его отце, который был мнителен и всегда оставался себе на уме, так что никогда нельзя было точно знать, о чём он размышляет и какие идеи не дают ему спать ночами.
Итак, главною заботой Андрея был его младший сын, который не желал ни в армию идти, с тем чтобы по контракту там остаться, ни — в город ехать, с тем чтоб, подобно брату Степану, получать образование и становиться уже специалистом в какой-то области, — то, к чему теперь все и гонятся; ирония в том, что едва ли не больше половины специалистов в нашей стране имеют липовые дипломы или, во всяком случае, купленные у какой-нибудь московской, а может, и не московской тётки, — дипломные работы… Это уже до такого бесстыдства дошло, что рекламируют эти сами продажные дипломы везде, где только возможно, да и на языке у каждого третьего это.
Но что надо Алексея уже куда-то определять, то есть что надо ориентир какой-то перед ним обозначить, так чтобы он уж сам за сим ориентиром следовал, — Андрей понимал.
То самое, чем, пожалуй, особенно отличался Алексей от братьев, было — непокорность и своенравие; у него, если угодно, будто бы не было слабостей. Женским полом его как-то мотивировать или спровоцировать не получалось. Он любил отца, любил братьев, любил в воспоминаниях мать. Но больше он не любил никого. Да и на поводу ни у братьев, ни у отца никогда не шёл. И потом, всякий раз, когда Андрей подбирался к нему с этим серьёзным разговором, что, дескать, пора сынок уже и за ум браться, — Алексей только искренне улыбался, заверял отца, что сам знает, что ему делать, и уходил от разговора, меняя тему или просто перестав говорить. Всех этих словесных штучек, всех этих окольных путей к самой сути он не любил, как, впрочем, и сам Андрей, ибо видел в них Алексей лишь отсутствие правды и какую-то готовившуюся подлость. Так что всегда, когда речь шла о чём-то важном, просил, чтобы не размазывали, а говорили всё сразу и как есть.