А через пару месяцев многие были в госпитале — в кожно-венерологическом отделении.
Была у старлея Борискина жена, которой он, впрочем, изменял. И она ему как будто изменяла. Но женой он мало интересовался. Старлей много пил, и если и любил кого, так это своего шестилетнего сынишку, которого он часто брал с собой в часть и на примере общения с которым было видно, каким этот офицер бывает вне работы.
***
В РМП мы в течение всего месяца ни разу не мылись в душе. Это было запрещено якобы на том основании, что мы можем переохладиться и заболеть. Мылись частями и в раковинах, преимущественно холодной-таки водой. Имелись четыре душевых кабины, но все они были под замками. Нашёлся у нас, правда, один умник, который решился замок взломать. Но за это ему дали по почкам, а потом в течение всей ночи он отжимался и выполнял джамп-прыжки, словом, качался. И после этого ему потом уже не позволили помыться даже в раковине. Ногти мы подстригали каждые два-три дня и за этим следили на вечернем осмотре. Тем, у кого ногти на руках были длинные, отпиливали их канцелярским ножом. Тем, у кого были длинные, как считал дежурный, ногти на ногах, — давали по почкам.
Целыми днями мы занимались строевой подготовкой. Отдыхали только во время приёма пищи в столовой. Вечернее время уходило на постирку, помывку и подстрижку волос и ногтей; а также на то, чтобы сменить повязку на кровоточивших ногах.
Воду из крана пить было запрещено, потому как сержанты говорили, что она прямиком с Волги. Но старший прапорщик первой огнемётной роты Рулин, который, в отличие от своей роты, на второй этаж не переехал и остался у себя каптёрке, как-то сказал мне, что он уже пятнадцать лет пьёт из-под крана эту воду и, мол, ни хера-то ему не стало от этого. И я тогда тоже попробовал. Пару дней дристал и блевал. А потом всё стало как будто хорошо, и к воде той я привык.
Дело в том, что на весь батальон был один небольшой бачок всегда тёплой, а то и горячей кипячёной воды, которую периодически добывали из столовой дневальные. И летом, в жару, от постоянной строевой по раскалённому плацу, пить эту воду казалось гадостью. Да и не хватало никогда этой воды на всех.
В ЧПОК ходить не разрешали. Разве только за хорошее прохождение нескольких кругов по плацу сержант или офицер мог дозволить подойти к «ЧПКУ» и отправить одного или двух солдат с тем, чтобы они сразу купили кому чего надо — бутылку воды, сигареты. Но и за это сержанты и офицеры требовали себе пару пачек сигарет или ещё чего-нибудь вкусненького. Только старлей Борискин водил нас достаточно часто и себе не требовал, но просил всего-то бутылку лимонада. И за это его отношение мы старались в строевой подготовке только с ним. Однако если кто и покупал что, это сразу же разлеталось на всех, будь то бутылка воды, лимонада или же пачка сигарет.
В курилку водили раза два в день. Но с курилкой парадокс был тот же, что и с «ЧПКОМ» — она была, но ходить туда было как будто нельзя. То есть если ответственный или дежурный по бригаде ловили кого в курилке и в «ЧПКЕ», то выговор поступал и дежурному, и ответственному того батальона, к которому принадлежал солдат. Поэтому все мы научались закупаться редко, но покупать сразу много и прятать купленное от других, главным образом от прожорливых и прозорливых сержантов, а также научались за три тяги выкуривать сигарету.
В армии вообще всё надо делать быстро, но без суеты, как гласит Устав ВС.
В столовой кормили, поначалу казалось, так себе, но через неделю-другую вдруг оказалось, что кормят там замечательно, вот только мало дают на одного солдата. Впрочем, когда в бригаду наведалась проверка (при нас было дело), в столовой гражданскому персоналу был сделан выговор и до двух раз заставили перемывать всю посуду.
Несмотря на гражданский персонал, наряды по столовой были, и каждый спал и видел, чтобы в такой наряд попасть. Но те, кто туда всё-таки попадал, часто потом только жалели об этом, потому что есть без омерзения столовскую пищу уже не могли.
***
— Я… убью его… — сказал Роман, умываясь.
В раковину с его разбитого лица стекала кровь. Андрей стоял рядом. Больше в умывальнике никого не было.
Сегодня старший прапорщик Иваничев — прапор второй огнемётной роты — будучи пьяным, зачем-то спустился на первый этаж и захотел покачать молодых. Никто ему запретить этого не смел, потому как прапор пользовался огромным авторитетом не только в огнемётном батальоне, но и во всей бригаде. Он был бывший вдвшник, ветеран боевых действий после Чечни и теперь ещё частый командировочный в Сирию. Это был скорее больной, чем злой человек. Когда он, будучи главным техником роты, заступал в наряд по автопарку, то всегда велел дневальным запирать калитку, ведущую в курилку. И когда кто-то из вышестоящих чинов отчитывал за это дневального, спрашивая о том, кто стоит дежурным, а дневальный отвечал, — то всякий офицер, будь то хоть подполковник, сразу умолкал и уходил, а те, кто был званием ниже майора, лезли в курилку через забор и слова старшему прапорщику Иваничеву не говорили. Говорят, что в Сирии он всех этих офицеров заставлял носки себе стирать, а кто отказывался, того грозился зарезать на месте. И там, в зоне боевых действий, ему тоже слова никто не смел сказать, потому что все знали, на что этот человек, повторюсь, не столько злой, сколько больной, — все знали, на что он способен. Уже по одному его виду было понятно, что ему доводилось убивать людей, причём как будто бы всяким оружием.