— Никак нет, товарищ старший лейтенант. Мы из одного города. И знакомы уже достаточно.
— Достаточно! — он снова чему-то ухмыльнулся. — Ну, если «достаточно», то тогда ладно. Тогда — друг за друга держаться надо.
Андрей позволил себе улыбнуться, ибо знал, что в этих-то словах и есть правда. Старлей на его улыбку не отреагировал никак, ему снова было плевать и он только — продолжил курить.
Глава 8
Неуставные взаимоотношения между военнослужащими
Распределение по батальонам состоялось, и РМП больше не было, во всяком случае на ближайшие полгода. Сегодня дали отбой раньше, чем обычно, раньше, чем давали отбой в РМП, но ротный сказал им, что лучше бы они выспались, потому как на завтра выпадает переезд на полигон. Послезавтра состоится торжественное, с присутствием комбрига и военного священнослужителя, открытие полевого лагеря. Но это будет послезавтра, а завтра им предстоит «втухать» на протяжении всего дня, чтобы если комбриг к кому потом и придерётся, то уж точно не к батальону защиты.
Роман лежал в своей новой кровати, которая, впрочем, ни чем не отличалась от прежней, и не мог уснуть. Почему-то он вспоминал Алину, но вспоминал просто, уже как будто без злости.
Он познакомился с ней вскоре после того, как переехал в Пензу. Алина жила в одном доме с Евой, на одном этаже, в соседней квартире. Квартиру она, впрочем, снимала, поскольку поссорилась с матерью и ушла от неё. Этот их, у каждого по своим причинам, разрыв с семьёй сближал их, ведь они были подростки, и эта разобщённость каждого с семьёй словно бы давала им лучшее понимание друг друга и большее успокоение друг в друге. Впрочем, это уже сантименты отчасти интимного характера. И если Роман по своему характеру был бóльшим романтиком, чем Алина, и потому этим вышеописанным меланхолическим мыслям и чувствам придавался эпизодически, поскольку имел шрам из-за всего этого, который не позволял ему наконец успокоиться, то Алина больше выдумывала себе проблемы, чем была погружена в них в действительности. Ей было скучно без забот и треволнений, и ей хотелось, в глубине души она это знала, всяческих ссор, интриг и ещё какого-то женского надуманного обезьянства, что, дескать, её никто не понимает. Ключ же к этому был в том, что она и не хотела, чтобы её понимали и тем самым разгадывали. Ей нравилось, хотя и не по-настоящему, а только в притворстве, быть этакой бунтаркой. Роман, напротив, всего этого в себе не хотел и всегда стремился избавиться от скелетов у себя шкафу, которые бередили ему душу. Но надо признать, что эта постоянная внутренняя неустроенность в нём и делала его сильнее. Потому что он всегда пребывал в противоборстве с самим собой. У него не было чисто эмоционального разделения на дни хорошие и дни плохие. У него все дни проходили в каком-то внутреннем преодолении себя, хотя он и не всегда мог сам себе точно ответить, в чём же, например, сегодня это его преодоление состоит. Но, прослеживая периоды его жизни и говоря уже апостериори, это внутреннее противоборство дало ему веру в прекрасное, веру в себя и в то, что непременно надо сделать ему так, чтобы всё стало в его жизни хорошо. Это его отношение главным образом проявлялось к семье как таковой. И он был уверен, что его семья никогда и ни в чём не будет нуждаться. Его дети никогда не будут страдать от того, что переносил наедине с собой он сам. И его жена никогда не будет доведена до того, до чего довёл его мать его пьющий и от пьянства и умерший отец.
Алина училась на прокурора, но училась, скажем так, в кавычках, потому как на парах ей было скучно, а после пар она подрабатывала официанткой в баре неподалёку. И только вечерами и ночами она не скучала, потому что проводила это время с Романом. Рома, который прежде работал на автомойке во всякое время, мог хоть в дневную смену, хоть в ночную, — теперь согласен был мыть машины только с утра и до вечера, стремясь проводить остальное время с Алиной; и это не очень-то нравилось его начальству, но поскольку парень он был, по словам самого начальника, хороший и честный, никаких условий ему ставить не стали, а только зарабатывать он стал меньше. Ни в какой вуз он поступать решительно не хотел, хотя Алина и сулила ему карьеру высококлассного психолога, уверяя, что у него есть предрасположенность к чтению людей. Но он и без неё это знал. И предрасположенность эта получала развитие за счёт чтения близких ему по духу писателей, таких, как Шекспир, Гоголь, Лермонтов, а также за счёт чтения философии, потому что он уверял Алину, что именно философы лучше кого бы то ни было знают и понимают людей, замечая при этом, как бы между прочим, что психология родилась из философии, и тот же Фрейд был учеником Ницше.