Литературу Роман любил постольку, поскольку, во-первых, она давала ему возможность лучше понимать себя, а также потому, что он был атеист, и если тот же Андрей, его друг и товарищ, не мог обойтись без религии, потому что не мог жить без религиозной веры как таковой, невзирая даже на эту его литературную работу, и находил успокоение главным образом в вере, то Роман, будучи по природе своей гордым и даже надменным, в вере так остро не нуждался, и в тяжёлые для себя периоды обращался поэтому к художественной литературе, которая, он считал, может дать ему больше, чем религиозная вера.
И теперь, лёжа в своей кровати и глядя на дежурное освещение под потолком, Роман вспоминал уже и свою мать, которая, он узнал об этом с полгода назад, умерла, а также думал и про старшего прапорщика Иваничева, который так его оскорбил и, можно даже сказать, унизил. Он подумал о том, что надо непременно старшему прапорщику отомстить, как и предлагал Андрей, — уже на дембель, за КПП. Так чтобы он кровью харкать начал!
Но потом Роман подумал о том, чтó его ждёт на гражданке. Автомойка?.. Книги?.. Но книги, если уж на то пошло, он и здесь может достать. А правда в том, что на гражданке его никто не ждал.
Эта мысль вдруг поразила его, точно была открытием. Но эта же мысль его как будто и успокоила, хотя он и сам ещё не понимал, в чём же состоит успокоение.
Сон, наконец, пришёл. И Роман повернулся в сторону окна. Через окно было видно небо, усеянное звёздами. А также полную луну. Он закрыл глаза. Уснул он быстро.
***
В следующее утро было много суеты. Суетились, впрочем, всё больше новенькие, а остальные просто спешили. И хотя переезд на полигон не был произведён по тревоге, всё ж таки первое впечатление было именно такое — что, дескать, это что-то чрезвычайное, тем сильнее было это впечатление, что Роман ещё по учебной тревоге ни разу не поднимался. Разведчики — те самые первые удрали на своих БТР-ах. Следом должны были идти огнемётчики. Защита за ними. А с этими «баэптянами» вообще глухо, они за своей дымовой завесой часто не слышат и не видят. Учения у них частенько проходят в гарнизоне, тогда они, снабжённые рациями, окружают военный госпиталь и начинают эмитировать военные действия, причём не понятно, госпиталь они стремятся защитить или же захватить. Но, стоит признать, что это про всякий батальон можно так высказаться. В отношении бригады визуальной нелепости нет, пожалуй, тогда, когда действуют сразу все четыре батальона плюс спецроты и спецвзвода. Увидеть это можно если и не на учениях, то уж во всяком случае на празднествах, когда для визуального эффекта используют всё по максимуму.
В этот первый день учений для Романа всё получилось слишком глупо. Слишком просто. Слишком быстро. По ходу всей этой суеты и неразберихи он затроил, за это один из полугодишников толкнул его в спину и обозвал как-то. А он как раз вспоминал своего обидчика старшего прапорщика. Теперь он про обзывательство точно не разобрал, а вот толкнули его так, что он едва не сшиб дневального. Тогда он прямо с разворота ударил обидчика по лицу, хотя и прошёлся вскользь и едва не упал снова. Тот полугодишник схватился за автомат, автомат не был заряжен, но он вознамерился бить прикладом. Роман схватился за табурет и ударил первым. Парня унесли в медпункт. Там он отлежался какое-то время, а затем вроде как всё стало хорошо. Но вскоре выяснилось, что у парня черепно-мозговая травма.
Романа сперва хотели отправить в дисбат. Но он успел-таки, прежде чем со всеми покинуть часть, сбегать в медпункт и договориться с этим полугонцом*. Парня вскоре госпитализировали. А Романа через два дня забрали, но не в дисбат, его повезли в Самару на обследование — дескать, вменяем ли он вообще.
В этой части дедовщина была, как говорили, всегда, то есть с самого момента её формирования. Хотя штабной капитан Бобриков, когда они только приехали, и пел своим ораторским голосом, встав перед ними как истый офицер, заложив руки за спину и расставив по-мужицки ноги, — пел им о том, что «многие пытались, придя сюда, установить здесь свой порядок… Но все они ошиблись. Им помешали. Их беспорядкам помешал Устав! И поэтому дедовщины в части 7**32 нет, а что есть, так это — Уставщина!..»
Так пел им это враньё штабной капитан Бобриков. Его слушали, слышали, но зевали, ибо хотелось уже после дороги спать. А сон, как оказалось впоследствии, очень важный солдатский атрибут. Все мы поняли это в РМП, когда сержанты не давали нам спать ночами, будя нас различными своими, они считали, приколами.
Один солдат из этой части, будучи в наряде по гарнизону, обдолбался наркотой, угнал машину и сбил своего ротного. Насмерть. Причём сбил, как оказалось, нечаянно, просто именно командир роты оказался перед машиной. Насчёт нечаянности уже, конечно, достоверно не установишь, но так во всяком случае преподносили это дело очевидцы.