Итак, Андрей получил освобождение от занятий, и мог теперь больше времени уделять литературе. Кроме него освобождение также получил двадцатипятилетний таджик по фамилии Ахтамов. Звали его все Ахтам. И теперь, если Андрей не читал художественную литературу, он начинал тормошить Ахтама, который вечно спал, чтобы поговорить с ним про ислам.
Ахтам освобождение получил, потому что сорвал спину. Как он любил говорить, он уже не молод, и поэтому, дескать, спину и сорвал. Была у Ахтама больная жена в каком-то городе Таджикистана. И если он, пока длилось его освобождение, не спал в палатке или в лесу, куда они порою уходили, чтобы не повстречаться с недружелюбным дежурным по бригаде, то — Ахтам звонил жене и говорил с ней на не понятном Андрею языке, бывало, что полчаса, а бывало, что разговаривали и целый час.
Ещё на призывном пункте Ахтам многих посмешил тем, что готов был едва ли не бежать с пересыльного, уверяя покупателей, главным образом капитана Миллера и толстобрюхого старшего сержанта, что у него дома больные мать и жена. Но капитан ему на это и вовсе не ответил, а старший сержант, казах, только криво ухмыльнулся и сказал Ахтаму, что он дурак, если говорит правду и всё же явился на пересыльный пункт — в последний до отправления день. Напоследок сержант поделился и своей историей — о том, как у него умерла мать, пока он служил в армии, и что на похороны его никто не отпустил, а поговорил он с матерью после службы уже на её могилке.
Глава 10
Военный госпиталь, или Ненужные книги
Женя смотрел в окно палаты на густой лес, тянувшийся едва не до самого горизонта. Под окнами госпиталя завывал ветер. Всю ночь лило как из ведра. Очевидно, атаковала наступавшая осень.
Спать ночью было холодно. Но здесь, в отличие от его части, хотя бы не заставляли всё время, что ты в помещении, снимать носки (по понятным, учитывая численность батальона, причинам), здесь можно было надевать в холодину носки, даже двое пар носков, можно было даже спать в носках. Уже почти что счастье.
Радость дополняло наличие ещё одного одеяла, своим он, впрочем, был вынужден заткнуть подоконник, чтоб не так сильно дуло. Одеяло взял с пустой кровати. А когда эту кровать занял новый пациент с черепно-мозговой травмой и не обнаружил положенного ему одеяла, Женя посоветовал ему обратиться к милой и ребячливой Виктории Александровне, женщине в районе сорока лет, которая была сестрой-хозяйкой в их хирургическом отделении.
Виктория Александровна сперва недоумевала, что это за наглец посмел взять себе лишнее одеяло, но, увидев этого наглеца, спавшего у окна, из которого, в свою очередь, вечно дуло, Виктория Александровна сменила гнев на задор. С Женей у неё сложились какие-то тёплые отношения, во-первых, это в силу схожести их характеров, а во-вторых, в силу того, что он очень напоминал ей её дочь Сашу, которая была немногим старше его и работала медсестрой в этом же отделении. Да и, будучи одной из тех женщин, которые имеют слабость привязываться к другим, она уже привязалась, привыкла за это время к Женьке — так она его называла, — поскольку лежал он у них дольше всех, учитывая тех, кто оставался теперь в отделении. И поэтому теперь, вместо того, чтобы наградить его тумаками и осыпать бранью, Виктория Александровна предпочла пойти к себе в каморку, порыться в запасах и извлечь-таки ещё одно одеяло.
Хорошие отношения были у Жени и с Сашей, дочкой грозы отделения Виктории Александровны. Саша характером очень напоминала мать, но только была менее ребячливой и более агрессивной, говоря иначе, превосходила мать в стервозности. Под агрессией, конечно, не разумеется, что она лезла со всеми драться, хотя и такое бывало. И если Виктория Александровна била хотя, бывало, и больно, если, скажем, попадала по больным почкам, то она всё-таки смеялась, а Саша могла двинуть один раз, но и тени юмора в этом не наблюдалось; то есть дочь была прямолинейнее матери, а следовательно, сильнее характером, хотя и неуживчивее.
Саша могла запросто отобрать пакеты с едой, заказанной у какого-нибудь таксиста и незаконно пронесённой в отделение, и если Викторию Александровну можно было подкупить одной только шоколадкой, то Саше был нужен весь пакет. И мать и дочь любили назначать дневальных из числа не нравившихся им пациентов. Благо, Женя имел хорошие отношения как с матерью, так и с дочерью, и поэтому Виктория Александровна, ещё в первые его госпитальные дни, когда он больше всех возмущался по какому-то поводу, решила сделать старшиной именно его, и теперь он в ус не дул, почти ничего не делал сам, если только не имел к тому желания, и на дневальство и на рабочку отправлял других. Тем не менее, когда не было Виктории Александровны, в выходные, то есть, дни, Саша, если была на дежурстве, любила отправлять на рабочку его, хотя бы в качестве старшего и просто смотрящего, но именно его, и не позволяла перекладывать это своё главенство на кого-то другого. Женя знал, что это доставляет ей какое-то тайное удовольствие, но внешне старался не подавать виду и хотя и угрюмо, а надевал всё-таки телогрейку, натягивал шапку-ушанку, напяливал башмаки и, в компании других, отправлялся на двор, готовый ко всяким задачам.