Роман знал, что это пригодная для Жени идеология. Потому что знал, как он умеет видоизменяться и менять свою точку зрения в зависимости от предлагаемых ему обстоятельств. На это-то знание и возлагались и его вера, и его надежда в отношении друга.
***
Стемнело. Вернулся старшина их рабочей команды и дал наконец отбой. Женя вернулся в отделение в каком-то подавленном настроении. Саша сидела за столом и при свете лампы читала книгу, со стороны казалось, что она вся погружена в чтение. Проходя мимо, Женя посмотрел на обложку — «Жизнь взаймы» Ремарка.
И тут романтика, — подумал он, заходя в палату. Саша, не смотря, впрочем, в его сторону и не отрываясь от книги, вдруг сказала:
— Завтра снова что-то будет. Во дворе. Уже и не знаю, что. Вроде подвальное помещение перебирать. Сам пойдёшь?
— Я пойду, — ответил он, не зная, впрочем, зачем согласился.
Смотрел на неё ещё несколько долгих секунд. Подумал, что, быть может, человек особенно красив, только когда увлечён. Отринул мысль. Скрипнул дверью, зашёл в палату.
В палате было темно. Кто-то спал. Кто-то залипал в сенсорный телефон. Женя включил свет и прошёл к своей кровати. Один из недавних пациентов, тот, что с черепно-мозговой травмой, пожаловался на свет, но Женя никак на это не среагировал. Он стоял перед окном и смотрел вдаль и вниз. Было видно из окна и полк, и бригаду — казармы были освещены. Женя вспомнил слова Романа и подумал, что Андрей, возможно, уже на одном из этих светящихся этажей. Живёт как-то. Служит. И чем-то теперь занят.
Из окна было видно почти весь городок, и чтобы лучше его разглядеть, потому как читать или делать что-либо ещё у него сейчас не было настроения, Женя выключил свет, а затем вернулся к окну. С подоконника веяло холодным воздухом. Стекло было холодным. Город ночью хорошо освещался. Внизу виднелась единственная общеобразовательная школа. Также школа юнармейцев. Площадь. Детский сад. Загс. Магазины. Супермаркеты. Церквушка, куда по субботам водили солдат, но главным образом тех, кто имел к тому желание. Набирали людей и в сопровождении контрактника шли на церковную службу. Сначала в субботу, а затем и в воскресенье. Но что из полка, что из бригады — ходили чаще затем, чтобы купить себе чего-нибудь в магазине, как-то: сигарет или чего-нибудь сладенького, чего в столовой так не хватало. Чтобы разжалобить контрактника на магазин, нужно было только скинуться ему на сигареты или тоже на что-нибудь вкусненькое, в конце концов он тоже как будто бы человек. Рядом с церквушкой виднелся парк — прудик, окружённый фонарями. Памятник некоему графу, основавшему в своё время этот милый городок. Рядом с памятником ещё несколько — Солдату войск РХБЗ, Неизвестному танкисту, а также, конечно, памятник Павшим воинам. И Священный огонь. Парк охраняется патрульными. Но учитывая, что гуляют по парку преимущественно местные, то есть так или иначе принадлежащие к военной семье, — не бывает у патрульных почти что совсем разбирательств, какие случаются теперь в крупных городах нашей страны: когда молодые парни мочатся на Вечный огонь, а молодые девушки танцуют обнажённые в церквах и на могилах. Снимают видеоролики. Выкладывают в интернет. А им за это административное взыскание — штраф от пятнадцати до двадцати тысяч рублей, ну и пару суток ареста ещё. Зато взамен этого — миллионы просмотров и лайков в интернете. Наблюдая такую тенденцию, во-первых, жалеешь порою, что отменили смертную казнь, во-вторых, задаёшься вопросом: а туда ли мы все идём?..
На следующий день снова лил дождь. И ветер поднялся. Рабочка состояла в том, чтобы очистить подвальное помещение от старых и ненужных уже никому книг. Начальник госпиталя был тут же и контролировал процесс.
Двое госпитальных бойцов взобрались по лестнице к двери, ведущей на второй этаж подвального помещения, и пытались теперь эту дверь выломать, потому как иначе попасть вниз не получалось, дверь внизу не поддавалась совсем, будучи завалена с обратной стороны книгами.
Наконец, дверь вверху была выломана и выброшена вниз. Выстроилась вереница госпитальных военнослужащих. Одни с самого низу подавали стопками книги, а другие передавали их друг другу, стоя на лестнице, и последние бросали стопы книг в грязь.