Кто-то разговаривал, поскольку тут это не запрещалось. Но многие предпочитали слушать музыку, которую — из гаража госпитального дворового деда Вадима звучал Вагнер: кажется, «Гимн Солнцу». Сейчас, однако, солнце в небе было не разглядеть. Дед Вадим вообще любил классику. Из диалогов с ним Женя узнал, что по образованию он филолог. Дед Вадим любил всякие божества и говорил, что есть много хорошего и в Коране, и в буддийских, и в конфуцианских книгах, и в писаниях стоиков, и в Библии, и в Упанишадах, и в Евангелии, но больше всего, дескать, полезного — в религиозных мыслителях*. Ещё дед Вадим говорил, что вечная жизнь не невозможна, но — бессмысленна, потому как Результативность, мол, в Конечности. Дед Вадим сам обрёк себя на бедность, регламентируя свою философию тем, что, якобы, Вера религиозная живёт только в аспекте Неудовлетворённости; дескать, Удовлетворённость порождает фальшь. И потому-то, говорил дед Вадим, богатство материальное и вера духовная несовместимы — одно упраздняет другое.
— Разрешите вопрос, — обратился Женя к начальнику госпиталя.
— Чего хотел?
— А что будет с книгами?
Начальник госпиталя поморщился и только теперь посмотрел на Женю. Как бы нехотя, он сказал:
— Выбросят. Да вон деду Вадиму, может, что перепадёт. Он же проворный.
И тут начальник госпиталя подмигнул ему и ухмыльнулся. Женя никак на это не отреагировал.
— А ты чего, вообще-то говоря, не работаешь, солдат? Ну-ка, давай в общий, так сказать, строй! — И он подтолкнул Женю ко всем. Если бы теперь Женя встал в этот, как сказал начальник, строй, то очередь обрывалась бы уже на нём — и ему пришлось бы бросать книги в грязь. Видел он среди самых первых и активных Романа, которого во всём этом ничто не смущало — он молча делал то, что ему было приказано делать.
«Гимн Солнцу» продолжал звучать. Точно заело. С неба моросило. Ветер как будто утих, но было по-прежнему холодно. Женя присоединился ко всем и тоже стал кидать книги в грязь. Но одну книгу он всё-таки упихал в свой единственный карман телогрейки, смяв при этом последние сигареты. То была «Чума» Камю. Он намерен был отнести эту книгу деду Вадиму, с тем чтобы выменять на неё что-нибудь новенькое про медицину.
Часть 3 Осень
Глава 11
КПП…
В небе горит луна. Андрей бежит с КПП, по заданию дежурного, найти своего командира роты, который должен быть ещё зачем-то в части, несмотря на поздний час, а также на то, что капитан не в наряде. Однако, капитана в части как будто и нет. Во всяком случае комбат его на своём этаже найти не может. Звонил на КПП, Андрей ответил, что «…нет, товарищ полковник (на самом деле подполковник), товарищ капитан не проходил…».
Забегать в поисках ротного в огнебат как будто бессмысленно. И поэтому Андрей сперва заглядывает в МПП. Его встречает сонная товарищ младший сержант. Она говорит, что никто не приходил. Бежать сразу в штаб бригады опасно, там за всё могут отчитать, тем более что ни дежурным по штабу, ни дежурным по бригаде стоит не представитель огнебата. В первой казарме, на первом этаже разведки, дневальный-полугодишник сидит за столом дежурного вместе с моложавым дежурным и оба они едят бобриную кашу. На этаже удивительно тихо, удивительно — в сравнении с той тишиной после отбоя, которая воцаряется в огнемётном батальоне. Андрей представляется и докладывает. Сержант смотрит на него без всякого интереса и продолжает есть. Дембелёк смотрит нагло и чему-то ухмыляется.
Бобриная каша — это перекрошенные и залитые сгущённым молоком вафли и печенье. Едят такую кашу обыкновенно из личных котелков. На полигоне это было частым явлением в наряде. Водитель буханки, срочник, периодически совершающий выезды в госпиталь, закупался в гарнизоне всякой всячиной по дешёвке, а в лагере продавал это аккуратненько. Продавал втридорога.
Андрей смотрит на дембелька-дневального. Губы у того в сгущёнке. Андрей тоже ухмыляется и покидает этаж.
На втором и на третьем этажах ситуация была если и не аналогичной, то своего ротного Андрею всё равно найти не удалось.
В столовой за дежурного старший сержант Валерин из 2-ой огнемётной. Он теперь сидит с незнакомым Андрею сержантом, и предметом их философии, по-видимому, стало военное дело. Товарищ старший сержант говорит, что перемирие — вот что временно, а война, говорит он, — война постоянна.
За дневального Кузя, он из второго взвода. Кузя, как и сам дежурный, не знает, где может быть их командир роты. Он угощает Андрея хлебом, салом и даёт ещё дольку чеснока. Андрей благодарит и уходит.
Ночь прохладна и светла. Небо испещрено звёздами, и луна хорошо освещает их часть. Со спортгородка воют здешние собаки. Собак около пяти, все они между собой очень похожи и если они не спят под каким-нибудь деревцем и не роются в мусорке, то разбредаются и каждая ходит за отдельным военнослужащим до полигона и обратно или в гарнизон и обратно. Подкармливают собак работники столовой, они всегда оставляют им что-то у запасного выхода, дальше которого лишь караульное помещение, склад, холодная-кладовая и лес.