И для того механам и объявили теперь общий сбор.
Механы стояли перед прапором в одну шеренгу. Кто в шлемофоне, кто в стальном шлеме, кто в берете, кто вообще без головного убора. Все чумазые, грустные.
Прапор стоял перед ними и смеялся.
— Выбл*дки вы мои никчёмные!.. Какие вы к херам технари? какие вы к херам дембеля, если за весь год — с рычажками так и не научились справляться!.. а?
В руке у него показалась фляга с водой, он плеснул на ладонь и протёр себе лицо и шею. Затем вывел Костю из строя.
— Скажи мне, Костик, почему же ты, самый старший над этим отрепьем, не можешь с этим отрепьем, с этими дебилами справиться?
Костя открыл было рот, чтобы ответить, но именно в этот момент прапор ударил его в солнечное сплетение. Костя нагнулся и закашлял, пытаясь восстановить дыхание.
Прапор сбил с него шлемофон, взял за шиворот и потащил к стоящей рядом машине. И принялся избивать.
Андрей стоял неподалёку и смотрел на это. Ему казалось, что у Кости изо рта идёт кровь. Изо рта или из губы. Во всяком случае передние зубы у него теперь, когда он морщился от боли, были уже не белыми, а в крови. Издалека можно было даже подумать, что Костя смеётся, превозмогая боль. Что, впрочем, не исключено, учитывая его характер.
Напротив стояли в одну линию все остальные механики-водители и тоже смотрели на это избиение. Никто и шелохнуться не смел.
— Пехота, общий сбор!
— Пехоте общий сбор!..
— Общий сбор… пехота…
Заорали вдруг отовсюду. Андрей стоял на склоне, под небольшим и молодым деревцем. Смотрел вниз, на своего механика-водителя. И на старшего прапорщика. И на строй механиков-водителей. Пора было бежать. Бежать — в свой строй.
Впереди был целый день. В течение которого пехотинцы копали окопы и рыли траншеи, словом, окапывали технику, а механики-водители наводили порядок в своих машинах, в первую очередь проверяя масло, различные детали, а также вычищая кабину от всякого мусора.
Затем была ночь, за которую надо было пережить пьяных офицеров, сержантов и прапорщиков. Холодная ночь, в которой опять почти не было сна.
Ну а впереди ещё несколько дней, которые уже не сильно отличались от первого — новые точки, разбитие нового лагеря, весь день в обустройстве этого лагеря с точки зрения военной опасности, а затем уничтожение лагеря, заметание следов и новый выезд. Ну а потом — взятие высоты. Механики показали своё умение управлять боевой машиной и стрелять из огнемётных орудий, а пехотинцы — пехотинцы доказывали свою выносливость, слаженность, умение ориентироваться на местности и оказывать противодействие биологической угрозе и различным химическим атакам — то есть тому, что так опасно и потому и так важно в XXI веке.
Глава 15
…КПП
Андрей так и не понял, за что же прапор ударил его. Но вопрос ещё в том, было ли тут что понимать. И если бы прапор был трезв, то в его действиях всё же читался бы какой-то логичный, хотя и жестокий мотив. Но старший прапорщик был пьян, и больше объяснять здесь нечего.
Наряд Андрей достоял, удрав из автопарка и сказав лишь дежурному сержанту, что капитана он не нашёл. Уже после наряда зашёл в МПП. На следующий день назначили рентген-снимок в госпитале. Надо было ждать. Хотя ему всегда казалось, что перелом пальцев — дело очевидное. Но то ли это было неочевидным лишь для сотрудников медпункта, то ли Андрей заблуждался насчёт перелома. Хотя он был уверен, что уж один из распухших пальцев у него точно сломан. В детстве, играя с Женей или с другими ребятами, он всякий раз возвращался домой с ушибами и в ссадинах. Ребёнком он был буйным. И этого хватало, чтобы на личном опыте знать разницу между ушибом и… не ушибом; кроме того, в силу своей писательской целеустремлённости, обязывающей знать самые разные стороны жизни, он немало знал и о переломах.
С утра Андрей пришёл в медпункт, но когда фельдшер отводила солдат в госпиталь (буханка в этот день сломалась), его имени в списках почему-то не нашли. И когда он, уже после ухода фельдшера, обратился к заму Начмеда — старшему лейтенанту Воснецовой, та ему ответила, что надо было обращаться раньше, а теперь его, дескать, уже никто не поведёт. Его так и подрывало сказать ей, что её ведь не было, когда уводили солдат… И будь она сдержаннее, он, бы, вероятно, и сказал, потому как не очень любил флегматичных людей; на неё же смотрел теперь с интересом. Девушка кричала, злая на него за то, что сами они забыли внести его имя в утренний список солдат, отправляемых в госпиталь. Было видно, что она не актёрствует, а действительно раздосадована и возмущена, но не им. Она была татарка, но замужем за русским. Нрав её выдавал. Впрочем, когда Андрей, ещё будучи рмпшником, пришёл к Воснецовой за обезболивающим (это было после того, как он впервые напился воды из-под крана), старший лейтенант хотела отправить его в госпиталь и истинно верила, что ему плохо; тогда как другим военнослужащим прямо в лицо заявляла, что они притворщики и ни черта им в медпункте не светит, дескать, в госпитале они не спрячутся. Андрей не знал, врали ей те солдаты, уже дембеля из разведки, или же говорили правду. Но уже сам факт её общения с ним и с другими его удивил. Он знал, что не всегда стоит полагаться на одну только веру. Ибо, с одной стороны, это бывает недостаточно результативно, с другой, наоборот, — доводит до слепого догматизма.