Вдруг в «БМО-хе» что-то щёлкнуло. И люк на пару сантиметров открылся. В щель уставились четыре солдатских глаза, разведывающих территорию. Никого не обнаружив, а выходить всё-таки надо было, дембеля стали потихоньку выбираться. И вдруг увидели Андрея. Он не побежал за дежурным в будку, из которой теперь доносились, хотя и не очень громко, стоны да воздыхания. Парни были всё ещё под накуркой. Андрей разглядел, что глаза почти у всех красные. Дембеля излучали любовь и вели себя так, точно они за мир во всём мире. Они одарили Андрея банкой тушёнки, ломтём хлеба, куском сала и ещё дали ему четыре сигареты в пачке, хотя он тогда ещё не курил. Солдат тоже было четверо. И Андрей, точно диверсант, продавшийся за еду, вывел парней за пределы контрольно-технического пункта, чтобы те никому не попались. Дальше перед ними был лесок, поляна и сам лагерь. На следующий же вечер один из парней, запомнивший Андрея, его выручил, заступившись за него перед своими дембелями, когда те принимали наряд по КТП и велели ползать по всей территории и выгребать бычки, грозя, что иначе наряд они не примут. Но Андрей благодаря этой своей диверсии с наряда сменился сразу. И совесть его — не мучила.
Когда он очнулся, в комнатке уже были другие военнослужащие. Двое беседовали у окна, смеясь чему-то; недуг не отражался ни на их лицах, ни на их телодвижениях. Ещё один солдат дремал на табурете, прислонившись к стене. В МПП многие так спали, особенно дневальные по батальону, приводящие и забирающие больных и выздоровевших солдат; а с учётом оформления и выписки дневальным всякий раз приходилось ждать своих бойцов какое-то время, вот они это время и коротали, ведь пока солдат спит, служба-то идёт.
Андрей удивился, что заснул. Он вообще редко вот так отключался. Чаще было обратное — что подолгу не мог уснуть, если разжигал себя в течение дня до того, что спать в итоге не хотелось вовсе. Заснуть мог скорее от скуки, чем от усталости. Но в армии-то скучать не приходилось. Впрочем, Андрей знал и на гражданке, и в армии, что залог работоспособности в режимности. И в армии это особенно важно — важно иметь запас сил на тяжёлые дни и ночи, которые могут выдаться совсем без отдыха и без сна.
Уже давно ему не снились сны про гражданку. В РМП сновидения если и были, то только такие. А теперь вот ему снились лишь те люди, которые его окружали. Бывали, впрочем редко, ночи и сновидения, в которых всплывали и рисовались во всей красе давно забытые образы, лица, слова. И это было приятно если и не в плане радости, то уж во всяком случае в аспекте ностальгии.
— Алин!
Он встал и пошёл к приёмной. Там сидела младший сержант. Бледная черноволосая девушка. Андрей вспомнил, что это она послала его куда подальше в день тревоги, отказавшись назвать пароль и показав ему фак. Как бы невольно он глянул на свой распухший средний палец.
— Ты на рентген?
— Так точно.
— Что?
— Да, говорю, мне на снимок… надо.
Девушка внимательно посмотрела на него. А Андрею вдруг пришла мысль, что как будто приятнее смотреть на женщину, когда она — в хиджабе…
Ветер порывами налетал на жестяную обкладку котловой трубы, что высилась над крышей медпункта. Обкладка уже почти оторвалась, и при сильных порывах ветра стучала о крышу. Звук был неприятный и нагонял тоску. В небе летали грачи. С голых веток сирени чирикали воробьи. У них висела кормушка, и теперь два воробья ютились там, уже взъерошенные изморосью.
Фельдшер, эта самая черноволосая и бледнолицая девушка, повела солдат к буханке. Она шла впереди, и кто-то любовался её походкой, а кто-то, кто уже с пакетом, был увлечён разговором с соседом. Пакеты были у троих из шестерых солдат, в них лежали несессеры и ещё всякая дрянь, нужная, как сказал один сержант, больше человеку, чем солдату. Было ощущение, точно эти военнослужащие с пакетами уже домой собрались.
Они сели в машину. Девушка вперёд, рядом с водителем, которому, по срокам, уже скоро было уходить домой.