— Нил Гейман, Деннис Лихэйн, Паланик… Но они слишком развращают.
Андрей посмотрел на друга внимательнее:
— Я думал, тебе такое нравится… Но ты прав — они развращают. Кроме того, многие фильмы, снятые по их книгам, лучше самих книг. А это уж и вовсе позор для писателя. Классику как ни экранизируй, книга всегда останется лучше любой киноэкранизации. Это потому что классика являет собою психологию и философию в одной только разговорной речи, и экранизировать это не интересно. То же, что теперь пишут современные авторы, именно экранизации-то и заслуживает, ведь это сплошные триллеры. Лихэйн из названных тобой самый адекватный. Но в этом и его однозначность и однобокость. Паланик, наоборот, неадекватный, так сказать, писатель, и хотя он в своих порнографических книжках и сыплет разными терминологиями, от этих терминов проку мало, тогда как пишет Паланик, как он сам признавался, больше для подрастающего поколения. И, на мой взгляд, он пишет не в жанре чёрного юмора, но в жанре деградации. Чтобы делать людей пошляками, придумано кино. А книги должны спекулировать другими ценностями.
— А Гейман?
— О нём даже и говорить не стоит. Всех хороших писателей современности мы знаем благодаря кино. Благодаря тем фильмам, которые сняты по мотивам произведений этих писателей. Только по мотивам или даже по скатанному точь-в-точь сюжету. Скатанному и перенесённому на экран. В XXI веке писатель, чтобы стать известным, больше нуждается в экранизации своего произведения, чем в Нобелевской премии. Премию эту уже дают кому попало. Человек всю жизнь был банкир, а в тридцать лет вдруг решил написать книжку! — И на тебе премию!.. Раньше «Нобелевку» давали только профессионалам, теперь она достаётся и любителям тоже. И вот ещё тенденция: среди современных писателей особенно немного таких, у которых все книги были бы на одном, пусть и не очень высоком, но очень хорошем уровне. В основном идёт чередование. У Кристофера Приста, например, только «Престиж» сильная книга. А впрочем, писателей лучше слушать, читая их книги, чем обсуждать их.
— Ладно. А вот что ты скажешь насчёт нынешних философов?
— Скажу, что их нет. Мыслители — те, может, и есть, но они обрекли себя на изгнание и отшельничество. Но философов, которые составляют книги, — их не видно. Главным образом разумею я художественных, так сказать, философов. Ибо в науке и политике философы-то как будто и есть, вот только цена им кинематографическая... А художественных философов, какими были Шопенгауэр, Ницше, Камю, Сартр — таковых нет. Писатели сильные — и то редкость. А писательствующих философов не видно. Не менее печально и то, что литераторов действия, которые были бы, помимо литературы, ещё и борцами за свободу и за справедливость, — их тоже не наблюдается. Солженицын был последним таковым. Захар Прилепин как будто напоминает что-то отдалённое от этого; но он кто угодно и уже в последнюю очередь писатель. И ещё: сильные писатели, во всяком случае писатели-реалисты, рождаются в тяжёлые времена, а мы живём в относительно спокойное время. Мы живём в то время, когда разве что сильные фантасты могут родиться, что мы и видим на примере того же Дмитрия Глуховского.
***
— Человек — подобен дереву, — сказал Ваня Иванов, — Пока его дерьмом не обложишь, он не расцветёт.
Иван стоял у подоконника, в холле перед госпитальной столовой, и, повернувшись спиной к окну, щёлкал ногтегрызкой свои пальцы. Грязные ногти падали на пол.
Позавчера Женя познакомил Андрея с этим парнем. Иван собирался стать выдающимся журналистом после армии. Когда же его спрашивали, будет ли он при этом военным журналистом, он говорил, что будет, ибо это, мол, неотъемлемый атрибут всякого выдающегося журналиста. Но спрашивали так Ивана потому, что в армию он попал даже раньше, чем Андрей и Женя, тогда как в самой воинской части пробыл меньше недели. Всё остальное время он гасился в госпитале, угодив туда с ангиной, а затем переходя из одного отделения в другое до тех пор, пока не затесался в постоянную госпитальную рабочую команду. И хотя Женя с ним как будто бы хорошо общался, сам он его взглядов не разделял. Ведь Женя, не желая служить, желал учиться — с тем чтобы стать выдающимся хирургом и спасать людей. Он открыто признавал, что армия ему не нравится и он, по незнанию попав в неё, теперь уклоняется от службы в госпитале, хотя и не плюёт сутками напролёт в потолок, а работает, читает, общается, готовится к возвращению — к возвращению в универ.