Иван виделся Андрею уже не просто нигилистом-идеалистом, было в нём что-то ницшеанское, хотя чистокровным, так сказать, ницшеанцем он, конечно, не был — насколько такое вообще возможно.
— А мир — это, конечно, борьба?
— Так точно.
Андрей увидел, что к ним спускается Женя. Полдник прошёл, и пора было возвращаться по палатам.
— Будь особенно чистоплотен в отношении своей цели! — сказал ему на прощание Иван. — Но знай, что в конце всё равно всё будет плохо. Не надейся на лучшее. Если всё хорошо — то это доказательство, что ещё не конец.
И Ваня поплёлся в своё кожно-венерологическое отделение.
Ну вот, ещё и пессимист! — подумал Андрей, глядя вслед худому, прыщеватому парню. Андрей поймал себя на мысли, что в будущем этот словоохотливый и долговязый тип, если только честолюбие его не сгубит, скорее всего, будет пользоваться успехом у женщин, осыпая их этакими вот сентенциями, бóльшая часть которых, вероятно, есть переиначенное из Великих, но не порождённое им самим.
— Как у Евы дела? Ты с ней общаешься? — спросил Женя, когда они шли обратно в хирургию.
— С чего ты решил? — удивился Андрей. — Да, мы общаемся, — сказал он после паузы.
Он понял, что не созванивался с Евой с того самого раза, когда она сообщила ему, что его бабушка больна. До бабушки он дозвониться не мог. Но позвонить Еве ему что-то мешало. Про бабушку в итоге узнал через её подругу-соседку, которая также ходила навещать Екатерину Петровну и чей контактный телефон у Андрея был — собственно, как раз потому, что его кнопочный телефон был вторым телефоном самой бабушки, она отдала его Андрею на призывном пункте. Телефон, в справочнике которого имелись номера, наверное, половины жителей его города в возрасте от сорока пяти до семидесяти лет.
— А чего это ты вдруг спросил? — поинтересовался Андрей у Жени про Еву.
Они уже поднимались по лестнице, ведущей в хирургию. Между ними прошла молодая медсестра, которая не была знакома Андрею, но которую, похоже, знал Женя. Судя по тому, каким взглядом Женя её проводил.
— Ничего, просто вспомнил.
Андрею вдруг пришло на ум, что, изменяя любимому человеку, человек, по сути, изменяет самому себе. И это говорит о слабости. О слабости или же — о притворстве относительно собственных чувств.
Они попрощались. Жене было идти в первую хирургию, Андрею — во вторую. Один коридор, противоположные отделения.
***
На прикроватной тумбочке, в горизонтальном положении, опершись на кружку, лежал мобильник. И показывал новости. Трансляция была по одному из тех каналов, где что ни новость, всё сенсация. В палате горел свет. Кто-то читал книгу. Трое парней сидели, сдвинув кровати, перед мобильником. Слушали новости. Говорили как раз про Украину, про Россию, про отношения России и Украины. Про Крым. Парни были крымчане, оттого им и было интересно, что творится у них дома. В казармах, когда личный состав в вечернее время рассаживали перед телевизором, по новостям (то ли каналы телевизионные были такие, то ли сама атмосфера в мире) показывали, как скоро может начаться война. Офицеры говорили, к чему солдаты должны быть готовы. Сержанты, участники боевых действий в Чечне и в Сирии, рассказывали разные случаи из практики. Но когда те и другие уходили, парни часто переключали на какой-нибудь семейный фильм или же музыкальный канал. И меланхолию как рукой снимало.
На гражданке Андрей имел привычку каждое утро, проснувшись, отжаться от пола определённое количество раз. В армии это, конечно, прошло. Ведь там, хочешь-не-хочешь, даже к самому святому могут привить ненависть, чего уж говорить о физической культуре. Но теперь, в госпитале, ему снова недоставало физической нагрузки. И хотя отжиматься он с больной рукой и не мог, он начал каждый вечер качать пресс на полу, зацепляясь ногами за кровать. Но кроме Марты Валерьевны никто этих его упражнений не одобрял, учитывая, что занимался Андрей с голым торсом и в закатанных до колен штанах, тогда как в палате было всегда холодно и дуло из окон и тянуло по полу.
Вот и теперь Андрей занимался, время от времени вставая, бродя по палате и поглядывая новости, которые смотрели крымчане.
В новостях было всё: и про власть, которую легче обрести, чем удержать… И про то, что, дескать, без коррупции не будет добра, хотя и восторжествует Справедливость… И про нынешнюю Европу, которая ныне являет собой лишь грязное пятно на географической карте… И про всю-то нашу драгоценную современную цивилизацию… которая как будто бы уже больше развращает своим техническим прогрессом и неправильным истолкованием философов…
Артём, которого все в палате называли хохол, выключил новости и бросил телефон на кровать.