Александр Александрович вообще подавал большие надежды, чтобы стать хорошим супругом, отцом и просто семьянином. Главным образом в силу своего флегматичного характера. А лучшие мужья, как известно, флегматики, от которых всякая жена знает или будет знать, чего ожидать. Предсказуемость же эта, если уж замечать далее, обусловлена тем фактом, что у флегматиков, как правило, всё разложено по полочкам. Если это муж, то он, скорее всего, посадит дерево, построит дом и воспитает детей, потому что будет стремиться к тому, чтобы жить по образцу. Женщин флегматичного склада эта предсказуемость касается, впрочем, в меньшей мере. Ну а самые отвратительные супруги — это, конечно, сангвиники: в силу непостоянства.
И Виктория Александровна смешивала в своём характере черты сангвинические и холерические. Она была сильной духом и физически, но при этом была слишком живой, слишком подвижной. И люди ей нравились преимущественно такие же — увлекающиеся. Но, зная себя и себе подобных, мужа она потому и хотела уже тогда, в двадцать лет, иного — спокойного, взвешенного, рассудительного. Но больше она таких людей, как первый и единственный её супруг, не встречала. Попадалось, впрочем, что-то похожее, но были это мужчины, чей флегматизм проявлялся или в излишней неуверенности, или в излишней гордости, или же в излишнем спокойствии, когда человек точно бы остаётся равнодушным даже тогда, когда это кажется просто немыслимым.
Муж умер через два года после рождения дочери. И поэтому не было ничего удивительного, что дочь очень походила на мать, ведь Виктория Александровна воспитала её, считай, в одиночку. Один родитель, одно дитё, которое всё перенимает от родителя, в данном случае от матери. В больших семьях младшие дети зачастую получаются крайне противоречивого, очень неоднозначного характера. Но это если семья большая и помимо матери, отца, дядьёв и различных тёток есть старшие братья и сёстры, все разные, но все по-своему заботятся о младшем ребёнке. А ребёнок перенимает всё ото всех. Из таких детей часто вырастают легковнушаемые и слабовольные люди.
Но Саша тяготилась любовью матери, тем более став постарше. Мать, конечно, можно было понять, учитывая, что у неё кроме дочери никого не было; однако эта обильная и слеповатая любовь хотя и не породила худшее — не сделала из Саши девочку, приучившуюся играть на материных чувствах, но сделала то, что обычно и бывает в таких одиноких семействах — привила Саше неприязнь к душевной чувствительности. Это даже физиогномическим образом проявлялось: Саша была сдержаннее, чем мать. Этакая дисциплинированность, вырабатывавшаяся неприязнью к сентиментальности, и сделала характер Саши сильнее, чем был у её матери.
Но это уже говоря апостериори. А девочкой Саша была очень озорной и материны ласки то умиляли её, то вдруг ужасно раздражали. «Ну мама!..» — восклицала она тогда, одаряя мать обиженно-испепеляющим или же таким взглядом, который часто бывает у подростков — взгляд, утверждающий, что их не понимают потому, что не хотят понимать.
И вдруг, как это всегда и бывает, дочь выросла. И влюбилась. Саша часто, впрочем, кем-то увлекалась, но теперь именно влюбилась, — во всяком случае так она это себе объясняла, да и намётанному материну глазу то же виделось. Влюбилась в мальчика, уже, впрочем, парня, который лежал в их общем, так сказать, с матерью отделении. Объектом чувств стал уже известный нам Женя. Виктория Александровна Женьку тоже любила, другой, разумеется, любовью — во всяком случае так уже она объясняла себе это; а прозорливому, но неопытному ещё глазу дочери всё это оставалось непонятно и даже и незаметно. Виктория Александровна как будто доподлинно знала, что её дочь уж успела переспать с этим парнем, во время одного из своих ночных дежурств. Успела она тоже разнюхать всё о том, как и чем живёт Женя, из какой он семьи, как он учился прежде в институте и какая зарплата на данное время у его отца. Но, расследуя это дело всё более и более, Виктория Александровна и сама уже, надо это отметить, не отдавала отчёта своим чувствам. Чувствам, которыми управляла уже не только любовь к дочери, подкреплённая чисто женским, так сказать, тайным любопытством. Время от времени ловила себя Виктория Александровна на том, что уж и вовсе предаётся откровенно пошлым воображениям о своей дочери и Женьке; она даже сознательно себе это всё рисовала, испытывая при этом любовь к ним обоим. Любовь и — влечение…