На коленях лежала брошюрка. «Метазлодеизм»* — значилось на обложке. Автор оставался неизвестен. Брошюрка была уже в поезде, на столике. Роман подумал, что, разобрав и поняв сам термин, можно, пожалуй, подогнать под него всю историю человечества со всеми его треволнениями, суетой, казнями, войнами, опытом… если только этот опыт чего-то стоит. Ведь, как утверждал Юм, всякое познание может быть лишь вероятным, но не достоверным, а видимость его объективности и необходимости есть следствие привычки и веры в неизменность опыта.
Хотелось курить, но это запрещали. Они ехали в плацкартном вагоне, и сержанты и офицеры сидели рядом. Командировка объединяет, и те сержанты и офицеры, которые были в командировке, лучше знали срочников, которые с ними в эту командировку отправились; потому и доверия к этим ребятам было больше. Тем не менее, правила есть правила — с куревом был облом.
За окном неслись поля, луга, освещаемые солнцем. Кое-где ещё лежал снег, это главным образом во впадинах, в редких оврагах и карьерах, но на возвышенностях всё уже было сухо, и пробивались на ветру, под синью неба, зелёные травы. Простор был притягателен, тем более притягателен при осознании полугода службы впереди. Роман думал, впрочем, что теперь время должно пойти быстрее. Когда не засиживаешься, когда твоя жизнь претерпевает перемены, время всегда идёт быстрым, строевым шагом. А на походный шаг переходишь, только когда устаёшь или начинаешь скучать. Но по чему он должен был скучать? — этим вопросом он задавался по-прежнему. Вот он проехал места, где рос когда-то. Но возвращаться туда не хотел. В Пензу тоже не хотелось, это и вовсе не был его родной город, никаких приятных воспоминаний с ним у Романа не было. То есть были, но всё должно было кончиться иначе, чтобы воспоминания остались радостными и приятными, а не выродились в то, что вспоминать не хотелось совсем. Воспоминания вообще нужны человеку, только если ему уже за тридцать. Это, конечно, не значит, что до тех пор человеку не нужно думать, это значит, что не нужно тащить за собой всюду груз воспоминаний. Тешить себя и раскаиваться о былом позволительно ближе к старости.
В командировке у них отдельным периодом был караул. Троих человек выбрали из его роты. Всего же из его роты в командировке их было семеро. Караулка пришлась как раз незадолго до отъезда. Месяц ночей без сна и сновидений днём, когда давали отоспаться; а тут, в командировке, давали отоспаться. Никому не было нужно, чтобы сонный солдат в карауле подстрелил ненароком своего. И теперь Роман был очень бледный, и глазам всё ещё непривычно было при дневном свете, за месяц он приучился смотреть и видеть главным образом в темноте. Это и для зрения как будто помогало. В караулке пришлось стрелять. И убивать. Роман, как и его товарищи, завалили нескольких баранов, за которыми, видно, не усмотрел пастух. Пастуха звали Махмуд, и он был правоверным мусульманином, так что он потом сетовал на это убийство, из которого уже не мог ничего извлечь — бараны были застрелены, а не зарезаны подобающим образом, так что в пищу их мясо было как будто непригодно, и это вносило свои затраты. Так сказал сам Махмуд.