Пока Роман всё это вспоминал, он уснул. И ему снова снилась Алина и снилась мать. Удивительно, но больше ему, как правило, никто не снился, разве что, временами, да и были те сновидения лишь исковерканными отрывками из их отрочества. Но чтобы Роману снился кто из парней, из друзей — такого не было. Ничего хорошего в этом Роман не наблюдал. Это, конечно, позволяло не забывать мать и девушку, но мать умерла и, говоря по правде, он не очень-то её любил, вернее же был на неё ужасно обижен, а девушка была бывшей, так что лучше уж было вовсе не видеть сны, чем видеть одни и те же лица, которые наяву могли быть уже только воспоминаниями.
Проснувшись, он не сразу сообразил, куда едет. Сразу вспомнилось, как они ещё только ехали в армию, в воинскую часть, а затем вспомнилось, как ехали в командировку в Москву.
Роман устроился поудобнее. Курить хотелось ещё сильнее. Он попытался представить себе собственную жизнь хотя бы через пару лет. И не увидел ничего определённого. На гражданке, как верно говорил Андрею капитан Похвалов, возможностей-то много, вот только реализовать их не так-то просто. А если своим делом не промышлять и не зарабатывать, то всё одно, что армия, что работа на начальника — уже только служить остаётся. Но подписанный контракт сразу рисует тебе твою жизнь вплоть до выхода на военную пенсию. А на гражданке всё неизвестности больше. И многие-то этой неизвестностью и пленяются, потому-то им гражданка и видится в розовых очках. Но если к режиму уже привык, если служба вошла в привычку, то служба по контракту — перспектива как будто недурная.
Он представил себя через много лет, если станет военным. Вдруг ему вспомнился толстобрюхий старший сержант, казах, который был в числе тех, кто забирал их из Пензы. Это был сержант из БАЭПа. Роман вспомнил, что «за проявленные навыки в боевой подготовке и за усердие в военной службе» ему в скором времени должны были присвоить звание. Так сказал ему капитан Миллер.
Роман подумал, что в бригаде уже должны быть новые рмпшники. И теперь они должны целыми днями изучать строевым и походным шагом плац. Роману вдруг ужасно захотелось посмотреть на новеньких. Это его даже как будто взбодрило — появилось желание как можно скорее оказаться в родной части.
***
Снега было много, но сержанты сказали, что такой снег не годится, чтобы кипятить его и пить. Хотя снег был не жёлтый и с виду вполне себе нормальный. Но сержанты думали иначе. «Иди-ка, боец, в соседнюю палатку. Спроси у этих охламонов воды нормальной. Только смотри, чтоб они тебе снега не дали! А не то вместе с ними потом снег жрать будешь! Понял? На!»
И Роман, вооружённый канистрой, пошёл просить воды.
Дембеля играли на гитаре. То есть один играл, другие слушали и рубились в карты. Роман постучал по открытой двери, обозначая себя.
— Парни, водой не угостите? Сержанты требуют.
Один из них только презрительно усмехнулся. Другому и вовсе дела не было. Третий сказал:
— А нам-то чего до твоих сержантов? Пошёл бы ты со своими сержантами, браток! — и он рассмеялся.
Дембеля были из другой роты.
— Никак нет, братан, не могу. Сам знаешь, приказ есть приказ. Сказали принести воды, значит, надо принести.
Пареньку это явно не понравилось. Было видно по его лицу, что он как будто оскорбился. Затем усмехнулся и встал с койки.
— Ты чего, всегда такой тупой, да?
— Я не тупой, я целеустремлённый.
Роман уже готов был дать этому кретину канистрой по голове, но тот опередил его, опрокинув Романа ударом в грудь. Роман согнулся едва не пополам. Но немного притворился, чтобы собраться с силами. И уже в следующую минуту он треснул-таки канистрой этому придурку по башке. Придурок осел. Но тоже ненадолго. Кроме того, поднялись со своих мет его товарищи, до сих пор лишь с интересом смотревшие за происходящим.
— Ну всё, п*здец тебе! Братан…
И вот уже все трое пинали Романа ногами, а он, сжавшись, старался только закрыть руками голову. Это продолжалось минуты три-четыре, но и за это время ему успели отбить многие органы.