Он шагал по перрону, уже в дембельке, а офиска была в сумке. Всё было непривычно. И радость смешивалась с меланхолией. Непривычно было и то, как на него все смотрели. В гарнизоне гражданские военных как будто не замечали, потому что там военных было полно. Но здесь, в его родном городе, не закрытом и не военном городе на людей в военной форме смотрели иначе — дети и женщины одаривали взглядом восхищения, некоторые мужчины смотрели с уважением, ну а парни смотрели с пренебрежением и даже хамоватостью, это доказывало, что они, скорее всего, ещё не служили. Но то и не парни были — какие-то челкастые, больше похожие на девчонок бесполые создания. Андрей так часто видел, что делают с такими в бригаде, что даже не обижался на эти их пренебрежительные взгляды. Он вспоминал, что примерно таких-то мальчиков ставит теперь на колени его друг Роман. Именно такие мальчики в армии моют зубными щётками писсуары.
Город был хотя и знакомым, но тоже непривычным. В небе снова сгущались тучи, напутствуя дождь.
Квартира оказалась заперта. Андрей долго нажимал на звонок, но всё безрезультатно. Он решил, что бабушка, наверное, ещё в больнице. Но и до соседки Виолетты Аркадьевны, у которой имелись запасные ключи, Андрей не дозвонился. Мобильник разрядился.
Андрей быстро сбежал вниз по лестнице. Дождь собирался, но было ещё время, чтобы дойти до Евы и не намокнуть. Впрочем, на дождь было наплевать.
Он закурил и поудобнее перекинул сумку. У цветочной клумбы на земле разлёгся толстый чёрный кот. Он лежал на спине и Андрей должен был ему сейчас видеться вверх-ногами. Глаза у кота были жёлтые.
Андрей застал Еву на улице. Какой-то слащавый тип нерусской внешности выносил из её подъезда коробки, а Ева укладывала их в багажник серой «мазды». Увидев Андрея, Ева так и застыла с коробкой в руках. Этот тип тоже обратил на него внимание, перехватив взгляд Евы.
— Всё нормально? — спросил он.
Ева ответила не сразу.
— Да, это друг. Всё нормально, Ринат. Это друг.
Ринат посмотрел с сомнением, как бы хмыкнул про себя и снова скрылся в подъезде, не желая спорить с беременной женой.
Андрей видел, что Ева взволнована. Когда он подошёл, она, казалось, не знала, обнять ей его или нет. Андрей с интересом смотрел на неё. Еву это-то и смущало — его взгляд, он у него часто как будто не здоровый был. Или же только выразительный очень.
— Мне домой попасть не получилось. У соседей тоже глухо. Я хотел позвонить… но… мобильник сел. Вот и решил до тебя пройтись. Ты знаешь, где бабушка?
— Андрей… Екатерина Петровна… в общем, твоя бабушка… она умерла.
Он помолчал.
— Ясно.
— Но она завещала тебе помимо квартиры ещё…
Андрей сделал протестующий жест, давая понять, что это после. Ева замолчала. Он облокотился на берёзу, возвышавшуюся рядом. Закурил. О бабушке, которая, по сути, была единственным родным ему человеком, он не думал.
— Хороший автомобиль, — сказал он, кивая на машину.
— Да, — Ева как-то смущённо-наигранно улыбнулась.
— Парень?
— Нет, Андрей. Ринат мой муж.
— Ты переезжаешь, Ева?
— Да.
— Понятно. — Повисла пауза. — Ладно, я устал с дороги, — сказал Андрей. — Пора идти.
Он улыбнулся, снова перекинул поудобнее сумку и пошагал от дома.
— Ключи! — остановила его Ева. — Ключи забери, Андрей. Екатерина Петровна мне их оставила. Была уверена, что ты ко мне придёшь. — Она протянула ему связку ключей.
Андрей попытался понять, о чём Ева в эту минуту подумала.
— Спасибо — за бабушку. И до скорого!
Он закурил и уже пошагал прочь, когда Ева снова его позвала. Он обернулся.
— С днём рождения, Андрей!
— Спасибо большое.
—…Сильно она сдала за это время, да? — спрашивал Женю отец, когда они сидели в мансарде и пили в честь того, что сын (Женя) отслужил в армии.
Отец имел в виду Женину мать.
— Да, пап, сильно.
Тут же за столом сидел его дядя Вадим, уже, впрочем, пьяный и задремавший лицом в салате. Дело шло к ночи, было слышно, как по крыше барабанит дождь.
Выпив ещё с отцом, Женя оставил тоже задремавшего отца и спустился к матери. Мать его теперь почти совсем не вставала. Её всё собирались определить в дорогую клинику, к молодому и высококлассному нейрохирургу. Ну а пока она всё больше лежала и старела на глазах. Вставала она главным образом до уборной и обратно. К возвращению сына отнеслась как будто безучастно. Но отец сказал, что это из-за частых головных болей.
Было странно видеть мать прикованной к постели и такой состарившейся. Точно он служил не год, а все пять. Лицо у матери было измождённое, в волосах седина. Этой женщине не было ещё и сорока лет.