— Слушаю.
— Прибыв в Одессу, я проживал здесь, не состоя ни на какой службе…
— Почему?
— Я генерала Деникина не признаю, как не признавал и генералов иностранных армий…
— Так-с. А Советскую власть признаете?
— Тоже не признаю…
Фомин удивился.
— Значит, вы того, анархист?
Генерал налился кровью.
— Я мо-нар-хист! И поскольку государь император отрекся, а потом скончался, я никакой власти не признаю. Почему же меня держат?
— Вот именно поэтому…
— То есть как поэтому?
— Генерал, а простой вещи не понимаете. Неизвестно, к какой категории вас отнести. Если бы вы были действующий контрреволюционер — это одно. А вы контрреволюционер без проявления активности. Так сказать, редкий экземпляр пассивного монархиста. И притом высокого ранга — генерал-от-инфантерии. Категория неясная. Пока читайте книги!
Когда дверь закрыли, Фомин с огорчением сказал:
— Видишь, какой попался! Только камеру занимает. И выпустить его нельзя, и толку от него никакого… Ну, зайдем еще в одну…
В другой камере сидел выхоленный, солидный мужчина, с манерами европейца. Он слегка привстал и поклонился. Фомин обратился к нему:
— Ну, что будем делать? Сидеть будем или выходить?
Мужчина вскинул пенсне в золотой оправе на нос.
— Я вас не понимаю, вы же все забрали!
— И я вас не понимаю. Вашей собственной рукой была составлена опись валюты. Половины не хватает!..
— Но она у компаньона!..
— А компаньон где?
— Если бы я знал!..
Фомин покачал головой.
— Ну и упорный же вы контрик. Неужели вы нас за дураков считаете? Я за вами несколько дней наблюдал. Компаньон накануне ареста ужинал с вами.
— Так то было накануне…
— Вот что, господин хороший, представьте себе, что ваш компаньон нашелся и валюта тоже. Я вас выпускаю, и будете вы служить в советском учреждении, под наблюдением, конечно, но нормально, как все.
— А если не найдется?
— То я и компаньона и остальную валюту сам найду. Посмотрите на меня внимательно!
Господин уже поверх пенсне взглянул на Фомина.
— Похож я на легкомысленного человека? Нет. Послушайте-ка меня! Вы Евгению Марковну знаете?
Господин вскинулся.
— Причем тут Евгения Марковна?
— А при том, что она не только с вами, а и с вашим компаньоном жила…
Господин вскочил — он был в визитке, в рубашке, но без галстука и воротничка, в полосатых брюках — и заходил по камере. Потом остановился.
— Этого не может быть!
— Именно так. И если я доставлю ее сюда, то через полчаса все будет: и компаньон, и деньги… Так что уж лучше по-хорошему…
Господин схватился за голову.
— Может быть, мы и найдем компаньона…
Фомин улыбнулся.
— Вот так-то лучше!
Когда мы вышли, Фомин сказал:
— Видишь, так и уговариваю целый день. Вожусь, как с детьми. Конечно, настоящая контрреволюция — это другой материал. Их тут тысячи работают секретно. По как? Он первый, подлец, нацепит красный бантик и придет сам в советское учреждение: готов служить. У него и автобиография и документы — все заготовлено. Его нужно найти и раскрыть. В этом и заключается наша настоящая работа. Но и тех, что ты видел, — полон город. Приходится их сначала процеживать, потом высылать. На все нужно время, нужны люди. Никогда не было такой нагрузки… Спим урывками, между делом… У тебя ко мне вопросы есть?
— Есть.
— Ну, пошли ко мне…
В кабинете Фомина, очень скромном, ибо он искренне был убежден, что роскошь и всякие соблазны придуманы буржуазией главным образом для разложения пролетариата, мы разговорились. Я задавал ему вопросы. Но, к сожалению, не получал на них точного ответа.
Венгерская Советская Республика изнемогала в борьбе с врагами. Чтобы ее спасти, рабоче-крестьянское правительство Украины объявило Румынии войну и дало распоряжение своим войскам перейти границу. Предполагалось кратчайшим путем прорваться в Венгрию. Эту задачу должны были выполнить в первую очередь части Григорьева. Речь теперь шла не о «тяготении к Румынии». Спасение единственной Советской республики в центре Европы могло бы сыграть решающую роль во всем соотношении сил неустойчивого послевоенного мира. Но вопрос о наступательной тактике пролетарской революции для спасения братских демократических стран тогда еще не прорабатывался широко, а главное, сама идея не была доведена до красноармейских масс.
Части Григорьева состояли из крестьян и партизан — бывших петлюровцев. Григорьев старался не брать рабочих и горожан и под всяким предлогом отсылал в тыл или откомандировывал коммунистов.