— Нет, он жив — я отказываюсь признавать действительного.
— Тогда где же он? — вмешивается Пашка, нашедший на свою пятую точку смерть в утробе чёрной плесени. Треклятый парк Интернационалистов…
— Он спасся! Дошёл до Пролетарской! — кричу я.
— Думаешь? — снова Ахмет. — Он за пределами нашего понимания, как и другой твой знакомый. Но, если не веришь, ты можешь проверить это.
— Как?
— Попасть на Пролетарскую. Ты рядом с ней.
И кавказец вместе с Пашкой, и с, так и оставшимся безымянным жмурём растворяется, но перед тем указывает перстом в сторону камина в парадной комнате. Конечно, вход! Но он ведёт разве что в бункер, если в оной реальности всё также. Только вот ходят по ней трупы.
На сей раз комната пуста, лишь Вышинский молча провожает меня к камину. Неужто, он тоже? «Я умру завтра ночью», — передаёт мне Мишка инфу через мысли, как вещали веганы на пути к запретной зоне. Раздаётся выстрел и куда-то проваливается глаз главковерха. Рэкетир, тот самый, дававший мне сто лет назад инструкции перед отправкой в Стикс, вслед за Вышинским, вышибает себе мозги. Я разворачиваюсь, но железную дверь преграждает Луначарский с незнакомым индивидом. «Кузнец», — либо представился тот, либо помог губернатор Академы. Я, по испытанному методу, закрываю-открываю глаза. Кузнец исчез, но Луначарский никуда не делся: колючая проволока стискивает героя. Шипы пронзаются в тело, которое вытягивается и исчезает на глазах. Внутренности водопадом брызжут через проволоку, будто те пропускают через мясорубку. На мгновение я вижу силуэт человека с налитыми кровью глазами. Фанатик «Исхода», чуть не лишивший меня жизни на Сампсониевской. Ещё миг, и оба пропадают.
Я бросаюсь к двери, распахиваю её и спускаюсь вниз по ступенькам. Передо мной зажигаются факелы, не давая утонуть во тьме. Вроде же, их не было? В один момент я чуть не поскальзываюсь, хотя чутьё подсказывает, что если бы я катился кубарем вниз, то не получил бы даже ушибов, не говоря о встряске костей и мозга. Переводя дыхание, я вперился в стену. На ней изображён тот же знак, что мы с Чумой наблюдали у сатанистов, словно напоминая об убитом мною сектанте. Тем не менее, решив не пытать судьбу, я завершил остаток пути нормальным темпом. Путь, то ли на Пролёшку, то ли в Убежище № 13 перекрыл Индеец.
— За этой дверью истина — говорит он. — И окончание твоего пути. Готов ли ты?
— Готов к чему? — решил оттянуть я момент, хотя стопроцентно ответил бы: «Да».
— Ко встрече с воспоминаниями. Не с теми, что ты сейчас видел, а куда более ранними. Встреча с той, которую ты любил, с теми, кто отнял у неё жизнь.
— Рита… — блеял я, а сам при этом кивал. Индеец не стал спорить. Когда дух распахнул дверь, я покорно вошёл внутрь. Кто же знал, что в тот момент я попал на самый нижний этап ада?
Я иду по коридору в сторону кухни, на которой меня уже поджидают номер 3 и номер 4. Бинтами, покрытыми кровью и гноем, они пытаются обмотать свои, размозжённые ручищами веганцев, головы. Но бинты не подаются, и мозг со зловонным запахом плюхается на пол, точно какое-нибудь желе. Я понимаю, что смрад идёт не только из-за разложения — кухня насквозь пропитана йодом. Тем самым, которым литовка мне здесь, на этом самом месте, но в иной реальности обрабатывала ногу. Конечность, пронзившую мне стеклом.
Поскорее ретируясь из кухни, я держу курс на очередной коридор. «ПРОЛЕТАРСКАЯ», выжжено паяльником на отсыревших обоях. Под антресолькой стоит безголовый номер 2, более известный как Крот. Боец, коему колобок откусил башку. Диггер, чуть-чуть не успевший повидать древесных людей, дойти, наконец, до Кавголово и узнать тайну происхождения Империи.
Я шёл прямо на номера 2, свыкнувшись с мыслью, что меня окружают мёртвые, что я сейчас нахожусь на перепутье миров, вселенных, вероятно, внутри Чёрной дыры. В переходе между Достоевской-Лиговской, когда реалия оказалась вывернутой наизнанку. «Где ж ты, Чума?», — внезапно облилось кровью сердце, когда я проходил сквозь Крота. Я понимал, что впереди последняя комната той самой квартиры 58. Как там звали первого мэра Петербурга? Кобчак? Собчак? Фамилия президента несла в себе тоже что-то животного, могучего. Странно, как я не мог вспомнить очевидных вещей, хотя память сто лет назад как вернулась. Пока я думал о всякой фигне, в глаза невольно бросался стул-вспоминалка — самое загадочное изобретение новой эпохи. Только сейчас я осознал, что Такое не способны создать ни мазуты, позволившие себя так спокойно уничтожить, ни грибники с военмедиками и их арсеналом. Империя? Лемуры? Вряд ли, хотя в порфтолио у последних Робби. Скорее, что-то инопланетное.