Это внезапное пополнение заметно оживило Вань-Шеня:
– О, неужели это мой друг Кир Великий? Сколько лет? Сколько зим?
Старик со впалыми глазами явно не оценил укола дракона, но виду старался не подавать:
– Ты Вань-Шень немного потерялся во времени. Постарел видимо, память уже подводит.
– Ха-ха, ну я-то хотя бы не кану в вечность через каких-то... сколько тебе уже, Реза?
– Сорок девять.
– Ну вот, уже пожил дольше Кира, пора и на покой! Найди себе агрессивных кочевников, которые тебя прикончат и уйдёшь с точно той же памятью о себе. – давно я не видел Вань-Шеня настолько издевательски-ядовитым, но дракон явно наслаждался своей возможностью поиздеваться над смертным.
Я решил слегка вступиться за шахиншаха, не из симпатии, но для того, чтобы дракон не задавался слишком сильно:
– Не переживайте Мохаммед, нашего дальневосточного друга злит, что его может обскакать уже второй смертный перс.
– Кир тогда меня не обскакал! – Вань-Шень ощетинился, это значит, что я попал точно в цель, – Как меня мог обскакать смертный урод, который воспитывался дворовой собакой? Просто Реза уже второй перс, который мнит себя пупом мира, ничего из себя не представляя, да ещё и сравнивает себя с другим раздражавшим меня царём!
– Простите... дворовой собакой? – Либеччо явно не был в курсе этой истории.
– Да. – начал объяснять Вань-Шень, – Малыша Кира бросила мать и вскормила собака в грязном хлеву. Он вырос дикарём и чисто благодаря удаче создал эту свою убогую империю! Ему просто повезло оказаться в нужное время и в нужном месте со своей оравой таких же дикарей.
– Так вот чему ты завидуешь! – понял я, – Бесишься, что кому-то в кое-то веки повезло больше, чем тебе и его ещё и в веках воспели больше, чем тебя?
– Этого собаколюба воспел Геродот, а мы все знаем, что он был городским сумасшедшим! – дракон не отступал со своим напором.
– Геродот был сумасшедшим? – на этот раз не понял сам шах Пехлеви и вопросительно посмотрел на меня.
– Не совсем. – сказал я, – Он был просто чересчур патриотичным афинянином и во многом и правда был не объективен...
– Су-ма-сше-дший! – проговорил по слогам владыка Азии, – Трамонтана выбрала именно его писать историю, потому что он сам был настолько туп и безумно убеждён в греческой исключительности, что смог убедить весь мир, что кучка скальных деревень — это колыбель цивилизации и все окружающие народы лишь жалкие подражатели! Чем он отличается от современных конспирологов и ультранационалистов?
– Например... твоего любимого Юкио Мисимы? – спросил я.
– Это совсем другое! Мисима-доси хотя бы талантливый писатель. И, конечно, разумный и верный отечеству патриот. Воплощение духа, который я уважаю.
– А я слышал про вас другие истории с иным посылом... – заметил Пехлеви, заметно взбодрившийся от моей поддержки.
– Мы сейчас говорим не о том. – дракон, очевидно, захотел перевести тему, – Я считаю, что безумно глупо считать себя пупом земли, когда ты ничего не достиг.
– Ну почему же не достиг? – сказал я, – Мне вот "Белая революция" мистера Моххамеда и правда очень напоминает политику Кира...
– А сам он мне напоминает Людовика XVI, – произнёс дракон, – Тот тоже начал за здравие, а потом потерял голову...
– Ты не знал Луи-Огюста так как я, – заметил я, – Он был нерешительной тряпкой, совсем не в пример мистеру шаху. Ты не представляешь, как долго я тогда держался, чтобы не отправить его на гильотину раньше времени. Он меня по-настоящему раздражал! И ему очень повезло, что мне нужно было постоянно считаться с Бореем и Трамонтаной.
– Повезло тебе, Реза, что Пиники ни с кем на твой счёт считаться не надо... – буркнул Вань-Шень.
– Вообще-то, я по этому поводу и еду к ней на аудиенцию... – шах немного потупил взгляд, – Мне очень не нравится война, которую развязал Насер. И ещё больше мне не нравится, что госпожа богиня может решить поддержать этого... впрочем я надеюсь воззвать к её разуму.
– Значит, мы будем делать сегодня одно дело. – заключил я.
Мы выехали из Тегерана и лимузин направился на юг в пучину иранского нагорья. Там, в одной из уединённых затерянных долин скрывалась древняя башня тишины. Такие издавна использовались для воздушных погребений зороастрийцами. И, ещё за долго до того, выступали храмами Бога Неба, где нельзя было произносить ни слова, у народа Пиники. Конечно, говорить нельзя было только мертвецам и простым смертным. У богов другие традиции, как и у их приближённых.