Иногда, конечно, они открываются и вне таких мест, а просто случайно где-то в пространстве. Так получаются громкие случаи, вроде исчезновения Амелии Эрхарт или "аномальной зоны Бермудского треугольника". Но тут скорее не "все кротовые норы возникают в местах сосредоточения сосредоточения воли", а "в месте сосредоточения воли точно есть кротовая нора".
Конечно, не обладающие проклятием норы не видят, но вполне могут в них проваливаться, попадая в самые странные уголки мира. А вот я уже вполне мог увидеть и, более того, наугад определить местоположение кротовой норы, проложив себе путь дальше.
И действительно, идя наугад по богатым на муралы и статуи коридоры дворца, я нашёл следующую кротовую нору, прямиком на картине. Она изображала сцену, где португальцы, только сошедшие со своих великолепных каравелл, с очень недовольными лицами показывали абсолютно голым индейцам христианских миссионеров и огромный деревянный крест. Жаль, что я этакой сцены не видел вживую, должно быть атмосферка там была забавной.
Раскрыв пространственную трещину на спине одного из блаженных аборигенов, я без сомнений ступил во второй портал. Тут уже даже падать не пришлось, я просто сразу ступил на пол в другом помещении. На этот раз в роскошном казино, по которому будто бы ураган пронёсся. А вылез я прямиком из обломков вертолёта.
Тут тоже меня ждали знакомые лица: козочка, пума и лис. Памперо сидела с книжкой Мисимы "Золотой Храм" и в наушниках, Санта-Анна играла с Феликсом в карты. Они были совсем не удивлены, когда увидели меня.
– Таянна... Пампи... малыш-кагэма... – сказал я, символически поклонившись и снимая несуществующую шляпу, – Как у вас тут дела?
– Ждём, пока Хамсин откопает нам что-нибудь достойное того вертолёта, который она разбила. – сказала Санта-Анна, не отвлекаясь от карт.
– О, так вы уже справились со своей первой задачей?
– Да, стала бы иначе Хамсин так бегать ради того, чтобы загладить вину перед Памперо? – сказала пума, кладя на стол очередную карту, – А я вот пока пытаюсь выиграть или хотя бы проиграть игру на раздевание...
Пума казалась мне настолько забавно увлечённой игрой, что я не стал ей говорить про то, что Феликс с помощью глаза может просчитывать не только траектории пуль, но и, например, идеально считать карты. Пусть и дальше задаётся вопросом, почему же постоянно выходит ничья.
– А у вас как? – спросил Феликс.
– А у нас, мой маленький актёр кабуки, роды.
Пума усмехнулась:
– Либи что-ли разродился?
– Пиники.
Тут то все и одарили меня удивлёнными взглядами. Даже Памперо, фирменным движением, приспустила "авиаторы" и скептично подняла бровь.
– Да, у нас, в мужской команде, всё очень и очень сложно. Зефир послал меня за шахом Пехлеви и хирургическим набором... – сказал я.
Санта-Анна приказно свистнула, вызывав чёрного мейда и попросив его принести медицинских инструментов. Вскоре у меня в руках уже был настоящий докторский саквояж, в котором звенели всякие штуки.
– Благодарствую, дамы! – я снова поклонился, на сей раз не иронично, – Пойду дальше искать шаха.
Тут же нашёлся и новый портал прямиком в игральном автомате пачинко. Прыгнув в него, я наконец нашёл место, куда попал шах. Пехлеви сидел на перевёрнутом небольшом ржавом тазике. Напротив него громоздились колоссальные руины. Это был дворец Таки-Кисра, от которого остались одни только толстенные кирпичные стены с декоротивными псевдо-колоннами, да колоссальный, высотой в тридцать метров, свод зала-айвана. Кажется, эти тысячелетние руины выглядели даже более впечатляюще, чем тот дворец из которого они образовались. По крайней мере, насколько я тот помнил.
Шах явно был не в духе. Я подошёл поближе и уселся рядом, на землю:
– Sic semper tyrannis, друг. Любая империя заканчивается именно так. – я махнул рукой в сторону сасанидских развалин, – И любая колыбель любой цивилизации рано или поздно придёт именно к этому.
– Но ведь Иран ещё жив... – сказал Мохаммед Реза.
– А Персия сгинула в небытие. Та самая Персия: империя со своей верой, культурой, величием и огромными землями. Здесь, в этих руинах на берегу Тигра, похоронен последний всхлип той славы, которая ещё у неё оставалась. Каких-то сто лет и греки с арабами сотрут всё к чёртовой матери. А потом сотрут и греков, и арабов. Даже золото, знаешь, имеет свойство окисляться и покрываться патиной.
– Если в его составе будет медь.
– Медь всегда там будет. Невозможно построить империю из чистого золота, всегда что-нибудь да примешается. А со временем примесей станет столько, что больше ничего и не останется, кроме них и патины. Это происходило со всеми и это обязательно произойдёт с тобой, так что никто потом и не вспомнит о том, что ты был... Сказать честно? Я сам этого боюсь больше, чем смерти. Нет ничего страшнее забвения и угасания. А оно тебя ждёт, хоть спаси ты весь мир, хоть создай величайшую в истории империю, хоть выступи основателем целого народа.