На улицу вышли – веселые, красивые. Маруся на сирень глянула – под кустом окурок дымит. Никого. Брови сдвинула. Остановилась.
– Что? – Лешка почему-то испугался.
Хлопцы с девчатами на молодых косятся, мол, что у вас еще не так? А Маруся не слышит – руку к груди прижала. «А намысто! Намысто ж забыла!» – в виски бьет. На Лешку…
– Маруся… Ты чего? – аж голос у него охрип.
– Да нет же… – прошептала, букет горбоносой Татьянке ткнула и побежала к дому.
Орыся схватилась за сердце и чуть не упала.
– Доченька… Да что же это, люди добрые?
Лешкин дружка Николай перед компанией выскочил.
– Так… Спокойно… Еще есть время. Может, невесте срочно нужно…
– Что?! – не выдержала Татьянка и крутит в руках букет, словно теперь ей вместо Маруськи за Лешку замуж.
– Ну… Это… – Николай запутался и решил брать быка за рога. Лешку за плечо обнял, шепчет: – Может, я за ней сбегаю?
Лешка криво усмехнулся, демонстративно нахальным взглядом обвел растерянную компанию.
– Вот еще только минуту жду…
А Маруся тем временем в комнате все вверх дном перевернула – исчезло намысто.
– Ну где? Где? – чуть не плачет.
И в шкаф. И под диван кожаный. И под стол. По серванту между чарочками – дзень-дзень. Нет!
– Где?!
На стул упала. Подбородком в стол уперлась, на глазах слезы. Вдруг видит – из коробки, полной конфет, красная бусинка выглядывает.
– Ох, немец, немец… – Намысто схватила, на шею набросила и выскочила из хаты.
На улице толпились растерянные хлопцы и девчата – кто его знает, что теперь делать? Сбежала невеста. Николай старую Орысю под руки поддерживал, потому что та все ладонью рот зажимала, а ведь без воздуха опрокинуться можно за миг.
Лешка для виду кашлянул, насупился и ступил шаг от двора. И тут от Марусиной хаты – хлоп! Обернулись – бежит! Белое платье свадебное к коленям прижала, улыбается – еще красивее стала. И красное намысто коралловое на шее болтается.
– Ох румынка придурковатая! – поразилась Татьянка. – Из-за этого дурацкого намыста чуть без мужа не осталась…
Маруся со двора на улицу выбежала и остановилась. Косы поправила, платье свадебное опустила. И – к Лешке. Медленно. Гордо. Спина выгнулась, груди вперед, подбородок – выше… Подошла, под руку взяла, в глаза глянула:
– Почему стоим? Сельсовет сейчас закроется, так кто виноват будет?
Лешка ошеломленно потер висок:
– Вот это бы тебе еще… карету, такая ты у нас цаца.
– Зачем карета? Ты ведь есть… – и в глаза ему, в глаза. Жжет.
Э-э-эх! Лешка обо всем забыл. Под ноги плюнул, глаз азартно прищурил, мол, да я, любка, и не такое могу. Марусю на руки подхватил и понес. А она его за шею одной рукой обняла, головку на плечо положила, а другой рукой красное намысто к груди прижимает и знай усмехается. Ох и красивая картинка. Словно нарисованная.
Девчата завизжали от восторга, хлопцы заулюлюкали, баян мелодию завел. Настоящая свадьба! На другом конце Ракитного и глухой услышит.
До ночи гуляли. Председатель колхоза постарался – и продукты выписал, и горилки за счет хозяйства. Даже вино из собственного погреба припер. И клуб ракитнянский оккупировать разрешил, хоть Орыся и пыталась всех уговорить шатер во дворе построить. Так нет. Старостенко постановил:
– Пусть в клубе гуляют.
Полсела собралось. Еще бы – такая пара! Оба – ох и красивые, глаз не оторвать. Вот счастье будет. А то, что рыжий Степка-немец до клуба не дошел, так кому он нужен? Про него никто и не вспомнил. И без него гостей набилось, как селедок в бочку. Так кричали «Горько!», что по селу собаки подвывать начали. Лешкина мать Ганя сваху Орысю от стола поманила.
– Давай, Орыся, уже как-то детей выпроваживать. Сердцем чую – ракитнянцы их так просто не отпустят.
Орыся растерялась – как молодых из-за стола высвободить?
– Вальс! – крикнул Лешкин дружка Николай. И к Орысе: – Тетка Орыся! Разрешите с мамой невесты…
– Слышишь, Коля… А пусть молодые еще раз станцуют.
– Пусть станцуют! – Кольке уже все равно было. Как загорланил: – Танец молодых! Жених, тьфу ты, женатый мужчина Алексей Ордынский и его молодая жена Маруська, тьфу ты, Мария… – оглянулся. – А музыка где?
– Дай хоть поесть, зараза! – обиделся баянист Костя.
Лешка кружил Марусю в вальсе и уже не мог сдерживать гордости, все улыбался, как ненормальный, – теперь она только его, Лешкина. Ни у кого такой красавицы нет! Ни у кого! Белое платье – волнами, волнами, черные глаза сияют и жгут, косы под фатой расплелись – вот так бы лицом в них, чтобы голова закружилась.