Сегодня мы сплетены со сверхзадачей построения воинского сословия. Кого она пугает несбыточностью — пусть посторонится. Нам нужны способные к сверхсознанию. У суперидеи нет оговорок. Она неотвратима ни какими обстоятельствами, ни колебаниями сомневающегося ума. Сомневаться — значит, не поспевать за ней. Впрочем, это не приговор. Все когда-нибудь начинается с нуля. Со сверхсознанием не рождаются, и это дар божий, а жизненное обретение. И еще это — единственная и самая точная характеристика личности.
Мне часто приходится ставить в пример осуществимости сверхзадачи подобной нашей историю с пролетариатом. Это сословие в России стало складываться в эпоху Петра I. Однако, только к концу девятнадцатого века оно обрело полновесный сословный признак. Хотел бы напомнить, что, благодаря соответствующей сверхидеологии, многочисленные книжные тома которой некогда заполняли пыльные полки наших библиотек, а также благодаря умело осуществленной сверхзадаче, в октябре 1917 года стал возможным на первый взгляд совершенно неосуществимый социальный эксперимент.
Воинство — в отличие от пролетариев — сословие власти. Ему, как говорится, сам бог велел. А в Природе нет ничего невозможного.
Глава IV. Тотальный социализм
Социализм — это единонаправленное движение, организованной глобальной идеей. Обывательская среда боится социализма как чумы, имея перед глазами его недавний советский пример. Считается, что другого и быть не может. Впрочем, задача состоит не в том, чтобы убеждать обывателя в необратимости советской традиции, а в желании вообще просмотреть за социализмом его реальную суть.
«Да здравствует Франция, да здравствует император!» — неслось от городских окраин до самых окон конвента. И всюду, всюду угадывалось это возбужденное движение. Никем не принуждаемое, текло оно по улицам и площадям, впервые после времен якобинской диктатуры. И, может быть, некий скептик, сухой, как ботанический экземпляр прошлогоднего урожая, назидательно изрекал: «Но ведь это — война, кровь, осиротение…»
Народ не внимал подобным голосам, потому что он получил то, чего был достоин — славу, единство, веру в себя и в свое предназначение и еще возможность перетряхнуть сытый и давно успокоенный мир, что простирался во все стороны от медленно выздоравливающей Франции.
Когда от рабочих окраин Мюнхена по всей Баварии разнеслось: «Германия превыше всего! Германия — это фюрер!», самодовольные бюргеры только морщились. Они помнили красный режим 19-го года, помнили митинги и разбитые витрины лавок, помнили, чем кончились революционные порывы баварского пролетариата. И вот теперь все возвращалось. Может быть в другом обличье. Молодая поросль германского национализма поднималась в полный рост. Она заявляла о себе уличным мордобоем с немецкими большевиками и той силой организованности и идейного натиска, которого так боялись и так ждали все немцы.
«За Родину, за Сталина!» — от охрипших на ледяном ветру паровозных гудков, от холодных стен с темными пятнами окон и не топленных жилых вместилищ эти слова переносились туда, где тысячами зарывались в промерзшую грязь солдаты, свято отдавая свои жизни Родине, и Сталину одновременно.
Разные народы, разные обстоятельства, но что-то их объединяет. Что же?
Лозунги.
Нет, лозунг — это не только политический призыв, это печать исторического самосознания народа. Но когда он провозглашает взаимообращаемость отдельной личности с целым государством или идеей — этот лозунг сотворен тотальным социализмом.
Значительно раньше что-то подобное гремело у Капитолийского холма. А венценосный Цезарь, останавливая жестом шумное возбуждение толпы, говорил, что Рим выше Добра и Зла, и то, чего хочет Рим — хотя Боги. Рим имел Идею, и со временем она обрела то звучание, которое наметила еще Ранняя республика: «Civis Romanus sum!», то есть провозглашаю себя гражданином Рима. В этой формулировке был заключен особый смысл, ибо весь мир был разделен моралью римского социализма на два лагеря: на граждан и на варваров.
ХХ век столкнул лбами две системы тотального социализма. Национальный социализм фашистов и интернациональный социализм Советов. Именно это столкновение повлияло на исход мировой войны, и, разумеется, на всю мировую историю. Сегодня можно было бы сказать, что социализм проиграл на всех фронтах, исключая разве что Китай. Однако такое утверждение будет неправильным. Проиграл не социализм, а Идея и ее движущие силы. Социализм не проигрывает, а замирает, подобно морю, меняющему штормовые порывы на штилевое затишье. Социализм оседает в недрах империй, державная воля которых способна генерировать великие идеи. Разоренные и обнищавшие, теряющие свою власть над географическими территориями и над своей собственной судьбой, они слагают в своих недрах критическую массу социального прорыва. И вот уже эта масса взрывает общественное сознание, разнося в клочья жалкое сопротивление буржуазной демократии.