– Что случилось?
– Я открыл глаза.
– Ты можешь выключить экран.
– От страха?
– Нет, повинуясь голосу рассудка. Тебе нравится истязать себя?
– Нет, я просто не люблю обманывать самого себя. Кто это, интересно, мог восторгаться звездами? Фосфоресценция отбросов, гниющих при высокой температуре; единственной их заслугой является то, что до скончания света ничего, кроме них, нет и не будет. Надо на них посылать людей, которым до этого нет никакого дела, – бабушек в качалках, со спицами и клубками шерсти… Какой сегодня день?
– Двести шестьдесят четвертый.
– А скорость?
– Восемь десятых световой.
– Чем дальше, тем увеличение скорости будет все меньше и меньше?
– Да.
– Зачем я тут, собственно говоря, сижу, если ты все знаешь сам?
– Затем, что имеется разница в строении наших организмов.
– Это верно. Сто лет назад посылали животных. Путешествие тогда было куда как короче, и они ничего не понимали.
– Тебе бы хотелось ничего не понимать?
– Иногда мне кажется, что ты самый настоящий китайский мудрец, а иногда задаешь такие вопросы, которые под стать только ребенку. Ты никогда не спишь – не так ли? Да, я тебя уже спрашивал об этом.
– Неоднократно. Нет, не сплю.
– Ну а мечтать ты можешь? Ведь это комбинаторика.
– Да, это тема большого разговора. Давай отложим его на завтра.
– На завтра? А разве существует завтра? Все время продолжается сегодня.
– Ты можешь утешать себя тем, что, пока ты спишь, на Земле пройдет намного больше времени, чем тут.
– И это – в качестве утешения? Ну… хорошо. Приятных мечтаний.
– Спокойной ночи.
2
Ему казалось, что он не уснет. Было тепло. Даже слишком тепло. Он долго колебался.
– Прохладнее! – проговорил он наконец.
Сверху стал поступать свежий, пропитанный запахом хвои воздух. Некоторое время он лежал с открытыми глазами, наслаждаясь ароматом.
– Без этого запаха!
Воздух утратил запах хвои. Зря он так размечтался. Теперь это состояние наверняка будет продолжаться до тех пор, пока все не начнет расплываться, рассеиваться. А если взять книжку? Он представил, как берет в руки книгу в мягком переплете. Его раздражал бархатный голос диктора, читавшего текст, – он предпочитал делать это сам. Он вдруг поймал себя на мысли, что абсолютно не помнит прочитанного. Перелистал почти половину книги, а что толку… В памяти осталось только ощущение, вызванное прикосновением к мягкому переплету. Видимо – как это было не раз, – он только водил глазами по строчкам. Он начинал читать и тут же терял нить рассказа. Проглотив несколько страниц, он спохватывался, ловил себя на том, что переворачивает страницы автоматически. Оцепенение? Как муха зимой между рамами окна: пригреет солнце – она оживет и опять замирает. Непроизвольно его голова запрокинулась назад.
– Чуть-чуть приподнять изголовье. Хватит!
Изголовье плавно приподнялось. Он лежал на спине и глубоко вдыхал прохладный воздух, чувствуя, как мерно поднимается грудная клетка. Ему хотелось уйти от самого себя, он попробовал представить реку: илистый берег, погруженные в воду осклизлые, отмытые от земли корни, покрытые мхом, камни на дне…
Но ничего не помогло, сон не приходил. И темнота вокруг него не сгущалась, он лежал опустошенный, все отчетливее ощущая время. Не течение времени, нет! А самое время. Когда он заметил это впервые? Два, три месяца назад? Он попробовал рассказать самому себе что-нибудь. Это было значительно интереснее, чем то, что он мог увидеть на экранах, если бы того пожелал. Экраны показывали ему то, что было скрыто где-то в глубине стен, записано, законсервировано в сотнях тысяч копий. То, о чем он рассказывал самому себе, не существовало – оно создавалось. Труднее всего было, как обычно, начало…
Крутой, глинистый откос, на вершине холма лес, обожженный солнцем. Позднее лето. На камне сидит мальчик и считает проползающих около него муравьев. Он загадал: если последний будет рыжим…
Мальчик сидел и считал муравьев – он почти видел этого мальчика, настолько реальным был образ. Хватит, мелькнуло у него в голове, теперь усну…
Какое-то время он находился на невидимой границе – пытался войти в сон, который был совсем рядом, и не смог: сонливость пропала. Он снова был до отвращения бодрым – а может, все-таки попробовать… В конце концов, чем мне это грозит?
Достаточно произнести одно только слово, и в поступающий сверху воздух вольется струйка бесцветного, ничем не пахнущего газа, который усыпит быстро и надежно. Безвредное, надежное средство – он ненавидел его. Он презирал его так же, как услужливый свет, как все, что его окружало. Он чувствовал себя уставшим, глаза горели, но закрыть их не было сил, он должен смотреть в темноту. Если он скажет «небо», потолок разойдется и откроется вид на звездное небо. Он мог потребовать музыки, песен, сказок…
«Может, это от пресыщения? – подумал он. – Может, мне слишком хорошо?» Он усмехнулся, зная, что это ложь. С минуту он думал о том, кто оставлен им в пустом зале, и вроде бы почувствовал стыд – зачем оставил его? Железный ящик.